Леди, леди, это я!

Макбейн Эд

Остановившись перед нужной дверью, он глубоко вздохнул и постучал.

Дверь открыла женщина.

Она с любопытством осмотрела Клинга и спросила:

— Да?

— Миссис Векслер.

— Нет? — Ее интонация оставалась вопросительной. — Это вы наш новый раввин?

— Что такое?

— Новый…

— Нет, простите, я из полиции.

— А-а, — женщина немного помолчала, — тогда вам, наверное, нужна Руфь?

— Это имя миссис Векслер?

— Да.

— Именно ее мне и хотелось бы видеть, — сказал Клинг.

— Видите ли… — казалось, женщина смутилась. —

Она… видите ли… у нас шивах. Вы случайно… не еврей?

— Нет.

— У нас семидневный траур по усопшему. По Джозефу. Я его сестра. Я думаю, что было бы лучше, если бы вы выбрали другое время…

— Мадам, я бы был искренне признателен вам, если бы мог поговорить с миссис Векслер сейчас. Я… я понимаю… но…

Неожиданно он почувствовал острое желание уйти. Ему не хотелось вторгаться в атмосферу скорби этого дома. Но потом он подумал: уйду — и убийца получит на руки козырь времени.

— Пожалуйста, я вас очень прошу, мне необходимо увидеть ее сейчас? — попросил он. — Пожалуйста, попросите ее?

— Я спрошу ее, — сказала женщина и закрыла за собой дверь.

Клинг остался ждать в коридоре. Жизнь многоквартирного дома бурлила вокруг него — кругом раздавались звуки голосов и стуки дверей. Это был гул жизни. А за закрытой дверью 4А стояла гробовая тишина.

По лестнице на площадку поднялся молодой человек с книгой под мышкой. Он многозначительно кивнул Клингу, остановился рядом с ним и спросил:

— Здесь живут Векслеры?

— Да.

— Благодарю вас.

Он постучал в дверь. Ожидая, пока кто-нибудь откликнется на его звонок, он аккуратно прикоснулся к мезузе — клочку пергамента с молитвой, прикрепленной к дверному наличнику. Они стояли молча и ждали. Откуда-то сверху какая-то женщина кричала своему сыну, который был на улице: «Мартин! Поднимись и надень свитер!» А внутри квартиры 4А все было тихо. Молодой человек постучал вновь. За дверью послышались шаги. Сестра Джозефа Векслера открыла дверь, посмотрела сначала на Клинга, потом на пришедшего:

— Вы — раввин? — спросила она.

— Да, — ответил молодой человек.

— Входите, пожалуйста, реббе, — сказала она.

Затем она обратилась к Клингу:

— Руфь сказала, что поговорит с вами, мистер… извините, как ваше имя?

— Клинг.

— Да. Мистер Клинг. Мистер Клинг, она только что потеряла мужа. Поэтому… пожалуйста… будьте добры…?

— Конечно, я понимаю, — сказал Клинг.

— Тогда входите, пожалуйста.

Они расположились в гостиной. На кофейном столике стояла корзиночка с фруктами. Картины и зеркала были завешены черной тканью. Пришедшие на траурную церемонию сидели на деревянных ящиках. У мужчин на головах лежали черные ермолки, головы женщин покрывали шали. Молодой раввин вошел в комнату и начал читать молитву. Руфь Векслер отделилась от собравшихся и подошла к Клингу.

— Здравствуйте, — сказала она. — Рада с вами познакомиться.

Она говорила со страшным еврейским акцентом, который поначалу сильно удивил Клинга, потому что она показалась ему очень молодой девушкой, а плохое знание английского языка как-то плохо гармонировало с молодостью. Затем, правда,

приглядевшись к ней внимательнее и привыкнув к полумраку комнаты, он вдруг понял, что ей далеко за сорок, а возможно, уже за пятьдесят: она, по-видимому, принадлежала к тому типу семитов, у которых трудно определить истинный возраст — черные как смоль волосы и блестящие карие глаза. Сейчас ее глаза блестели еще ярче, потому что они были полны слез. Она едва прикоснулась к нему, он неуклюже пожал ее руку, не зная, что сказать: его собственное горе, как будто утонуло в красивых глазах этой бледной женщины, у которой не было возраста.

— Пойдемте, пожалуйста, со мной, — сказала она. Акцент у нее, действительно был ужасающим. Клинг припомнил кривляния глупых персонажей в дешевых водевильных сериалах, вызывающих смех публики. Однако смех в данном случае был полностью вытеснен безутешным горем, которое было слышно в каждом звуке ее голоса. Клинг автоматически произвел поправку в уме: он отбросил прочь внимание к акценту и мысленно переводил любопытные фразы и путаные словообразования на нормальный язык, пытаясь добраться до смысла ее слов.

Она повела его в маленькую комнатку рядом с гостиной. В комнате стояла кушетка и выключенный телевизор в углу. С улицы, куда выходили два окна, доносились звуки бурной городской жизни. Из гостиной слышался голос раввина, отпевающего усопшего по заведенному обычаю на древнееврейском языке. Усевшись рядом с Руфь Векслер, Клинг вдруг почувствовал, что их души связывает общее горе. Ему захотелось взять ее за руку и тихо поплакать вместе с ней.

— Миссис Векслер, я понимаю как вам трудно…

— Не нужно так. Я как раз с удовольствием буду иметь этот случай, чтобы приговорить с вами, — сказала она. Слово «переговорить» она произнесла как «приговорить», потом кивнула несколько раз головой и добавила:

— Я хочу помогать полиции. Как можно ловить и поймать этого убийцу, если я и никто не будет-таки помогать полиции. — Акцент был чудовищный, но Клинг смотрел в ее блестящие от слез глаза и понимал все, что она говорила.

— Ну, тогда… это очень любезно с вашей стороны, миссис Векслер. Я постараюсь быть по возможности кратким и не мучить вас лишними расспросами.

— Не надо думать о времени. Сидите и спрашивайте сколько хотите, — сказала она.

— Миссис Векслер, вы случайно не знаете, что делал ваш муж в этом книжном магазине?

— Так там у него рядом есть свой магазин.

— Где именно, миссис Векслер?

— На углу Стем и Северной Сорок Седьмой.

— А что это за магазин?

— Скобяные изделия.

— Понятно. Значит, этот магазин расположен рядом с книжным. И часто он посещал этот книжный магазин?

— Да, часто. Мой Джозеф, знаете, был большой любитель и читатель книг. Джозеф, знаете, он тоже не очень-то хорошо говорит по-английски. У него, как и у меня, этот ужасный акцент. Но ему нравилось читать. Он говорил, что так лучше запоминать слова и исправлять язык. Поэтому он читал вслух себе и мне в постели. Я думаю… я думаю, он пошел туда за книгой, о которой я говорила с ним на прошлой неделе — я сказала, что хорошо бы нам ее почитать.