Леди Малиновой пустоши

Шах Ольга

Зато я узнала, что сам монастырь расположен за городом, а вот мастерская художественная от монастыря как раз находится в самом городе, так что ехать далеко мне завтра не придется. Узнала про торговлю чаем, аптекарь оказался словоохотливый собеседником, тем более под разговор о различных травах, где я блеснула знаниями Мэри (спасибо, девочка!). Оказывается, чай в их городе в торговле появляется только тогда, когда изредка заходят в залив крупные торговые суда из дальних стран. В другое время богатые горожане покупают его маленькими порциями у заезжих торговцев из других, больших городов.

Я предложила аптекарю на пробу пару маленьких мешочков чая с черникой и

с мятой, представив их как лечебные чаи для лечения глаз и успокаивающий чай для нервических дамочек. Я заранее приготовила совсем маленькие мешочки под порции чаев, обычный мешочек здесь полностью вряд ли кто купит. А в маленькой развеске, на пару-тройку столовых ложек, вполне возможно. Последнюю неделю вся женская часть нашего замконаселения по вечерам усердно шила эти самые мешочки из различных красивых лоскутков, найденных у Крессы в закромах.

Будем продавать в мешочках, так сказать сервис и наш исключительный бренд. Аптекарь осторожно развязал мешочки, долго нюхал, закрыв глаза и вдыхая аромат трав и ягод, потом поинтересовался, как именно пользоваться этим напитком, ну и почти шепотом, ценой. Памятуя о том, что здесь могут просто кипятить чай до безобразия, тщательно растолковала аптекарю все таинство заваривания чая. И цену назначила вполне терпимую для аптекаря. Мешочки он почти выхватил у меня из рук, боясь, что я передумаю. И от широкой своей русской души подарила я доброжелательному дедку совсем небольшой, на две ложки, мешочек чая с донником. Аптекарь даже не поверил вначале, что я просто так ему даю, без оплаты. Потом, поверив, заговорщически шепотом сообщил мне, что сегодня же оповестит всех заинтересованных лиц о новинке, и мне даже не надо будет продавать чай в свободной продаже, купят, так сказать, среди "своих". Кузя, присутствующий в невидимом формате рядом, шепотом подтвердил честность намерений аптекаря. Ну вот, осталась только соль пристроить. С этим я завтра разберусь, а сейчас уже начинает смеркаться, пора в таверну, ужинать, мыться и спать. Хоть и спала почти весь день, но все равно отдых ночной мне необходим.

Ужин в таверне не впечатлил, жирно, несолено почти, короче фу! Поковыряв в тарелке, отодвинула ее, выпила морсу кружку и пошла в комнату, куда служанка уже принесла горячую воду для помывки. После мытья, чувствуя некое томление в области желудка, полезла я в торбочку, что сунула мне Липа перед тем, как я усаживалась в повозку. А там… услада глаз и пир для желудка! Несколько отварных яиц, ломоть домашней ветчины, кусочек сыра, пара лепёшек и маленький, плотно закрытый кувшинчик с холодным чаем! Радостно воскликнув.

— Кузя, живём! Голод нам не грозит!

Мы с домовенком принялись повторно ужинать. Кузька тоже отказался от блюд в таверне, хотя предлагала ему принести свой ужин. А тут, как по мановению волшебной палочки, появилась Кузина мисочка, и он сам нетерпеливо поглядывал на раскладываемые, на чистой тряпице яства. Вот огромное спасибо Липушке, как только и догадалась! Отужинав и оставив немного на утро, мы с чистой совестью и сытым желудком улеглись спать и мирно проспали до утра, никто нас не потревожил.

ГДЕ-ТО В ЭТОМ МИРЕ…

Он стоял, пошатываясь и держась рукой за косяк двери, жадно вдыхая свежий воздух летнего утра. Ветер доносил запахи разнотравья с полей и близкого леса, запах дыма из кухонного очага, смешивающегося с запахом приготавливаемой пищи, и понимал — как же это здорово быть живым! Он начал самостоятельно вставать с постели ещё вчера, но до двери смог дойти только вот сегодня утром.

Слабость, подкашивающиеся от нее ноги, сильная боль в груди — все это очень мешало его самостоятельности. Заметив снаружи, неподалеку от дверного проема, хлипкую скамеечку, добрел до нее, держась за стену, присел. Босые ноги неприятно кололи мелкие камешки

и жёсткая трава. То есть он не приучен ходить босиком? Самое сложное для него сейчас было — это принять самого себя, вспомнить кто он такой. А это получалось плохо, мелькали в голове какие-то обрывочные картинки, иногда совсем ему непонятные, при попытке сосредоточиться на этих картинках голову простреливало такой болью, что первое время он даже терял сознание, сейчас научился терпеть боль. Почему-то для него было важно вспомнить все. А пока он сидел и оглядывал все, что мог увидеть со своего места. Ему никто не мешал, женщина, сказавшая, что она его жена Линн, давно ушла по делам. Судя по всему, это ферма, большая ферма. С жилым хутором в несколько домов. Длинный, приземистый хозяйский дом, к нему сбоку сделана небольшая пристройка, где он лежал все это время, а сейчас сидел на лавочке.

Несколько небольших домиков для работников, какие-то длинные навесы в отдалении, забор из жердей. Там, у навесов и заборов, ходили люди, что-то делали, но к нему не подходили. За забором были видны зелёные поля, вдалеке паслось стадо коров. Местность была ровная, далеко просматриваемая, и только далеко на горизонте, даже не виднелись, а скорее угадывались синеватые силуэты гор. Неожиданно ему захотелось туда, в горы, где воздух пахнет по особому, даже летом — льдом и снегом. Всегда прохладный ветерок, быстрые, холодные реки, каменные дома, лепящиеся к отрогам скал, старые замки с высокими, острыми башнями, скрипучими мостами через рвы у замковых ворот. А здесь ему слишком жарко и душно. Тогда получается, он родом не отсюда, он горец? Неожиданно в сознании мелькнула странная ехидная мысль — Ага, горец, Дункан Мак-Лауд…!

Причем тут Мак-Лауды, он вроде бы не помнит у них никого с именем Дункан? И опять картинка последовала — зеленый склон холма, ведущая к замку узкая дорога, он скачет на коне, без седла, рубаха развевается на нем от быстрой скачки, волосы, не связанные лентой падают на лицо, а у ворот стоит женщина и говорит.

— Ах, Гленн, ты опять взял этого бешеного коня! Отец будет недоволен, ты же ещё слишком мал для него!

Гленн, его зовут Гленн? Значит, та женщина сказала правду, его зовут Гленн Мак-Фергюссон. Но все равно, подспудно Гленн ощущал какую-то то ли неправильность, то ли что-то вроде как не договорили, правда, да не полностью. Над этим он ещё подумает. Рядом раздались быстрые лёгкие шаги, и на скамейку возле него присела Линн.

— О, Гленн, ты уже сам стал ходить понемногу? Молодец какой! Так выздоровление пойдет быстрее. Пока ты болел, дел на ферме много скопилось разных.

Он хрипло откашлялся и сморщился от резкой боли в груди.

— А разве на ферме, кроме меня, работать некому? Вон сколько людей ходит.

— Так это же работники! А ими надо управлять, приказывать им. А я слабая женщина, меня ведь могут и не послушаться! Нужен крепкий мужчина.

Ну да, усмехнулся он про себя. Ещё когда лежал, не вставая, слышал, как эта "слабая женщина" ругала, на чем свет стоит работника, который не доглядел за бычком и тот сломал рог под корень. Мужик только лепетал что-то боязливо. Видимо, Линн не самая добродушная хозяйка. Странно, почему-то он не ощущает в себе никакой тяги к сельскому хозяйству, и вроде ему это даже и не знакомо. Гленн опустил взгляд, разглядывая свои ладони. Ладони, как ладони, с мозолями, но не похоже, чтобы от сохи или от кнута. Скорей он решил бы, что это от оружия, меча, например. Предплечья и плечи, со следами нехилой мускулатуры, сейчас, после болезни, изрядно отощавшей и несколько старых, давно заживших шрамов на руках. Это такое нынче травмоопасное сельское хозяйство? Подумав немного, он осторожно спросил.