Ледобой. Зов
Шрифт:
— Может и хорошо, что не женился? — глядя куда-то мимо Верны, сипнул Грюй и сплюнул. — На вёсла, братва, и ходу! Ходу! И светоч прикройте.
— Заставные ладью выгонят, раздавят к Злобожьей матери! — замотал кудлатой головой Чуб, притворяя створки светоча.
— Дурень! Прямиком на Большую Землю нельзя. Как пить дать воевода весть в город переслал, и больше чем уверен — княжеские ладьи уже вышли на всех парусах из Сторожища! Встретят нас на полпути да тёпленькими возьмут под белы рученьки!
— И куда нам?
— Туман падает! Да темнота к тому же. Шасть в молоко и нет
Уже на берегу, Щёлк молча кивнул на гостевую избу, и трое так же молча оторвались от остального отряда и нырнули в ворота.
— А я уже зажда… — Спесяя аж перекосило, когда увидел, что вошли не ватажники, а заставные.
— Не нас ждал, куль трухлявый? — улыбкой змея хищно ощерился Неслух и положил тяжеленную ручищу купцу на загривок.
— Ребятушки, вы чего?
Когда в горницу вошёл второй Неслух, многозначительно положил на стол окровавленный меч и хитро подмигнул Спесяю, тому отказали ноги. Он кучкой безвольного тряпья рухнул на пол и оттуда, снизу выглядывая на здоровяков, показался братьям враз постаревшим, помятым и потрёпанным, точно ворон после стычки с собратьями. Шейка тоненькая, торчит из рубахи, будто чужую надел, и даже тут не угадал — в истинного бугая одёжку влез.
— И кто же тебя надоумил так в грязи перепачкаться? — Ледок подошёл к походным сумам купца, уже подготовленным к отбытию, оглянулся на хозяина и легонько пнул ближайшую. — Поглядим, что у нас там?
Содержимое сумы полетело на пол, Ледок разбросал вещи по полу ногой. Тряпье, свитки — куда же купцу без свитков, кто ему должен, кому сам должен, кто в дольщиках — кошели с золотом. Вторая сума… вострослух сапогом развёз вещи по полу и вдруг удивлённо присвистнул.
— Как интересно! Вот так сидишь на острове и не знаешь, что в мире делается! — Ледок удивлённо поднял брови, присел, взял в руки свиток и даже не свиток, а лист, сложенный вчетверо и волею богов раскрывшийся, точно бутон. — Ты гляди, как благоухает! Ты, цветок, мне расскажи, ничего не утаи…
Спесяй, было рванувшийся к листу едва не скорее Ледка, застонал, когда Неслухи мало не выжали его в четыре руки, ровно палое, морщинистое яблоко.
— Ой, что это? — Ледок скоморошно схватился за сердце. — Никак Скалистый? А что это за черта бежит точно по Сухой Балке? Гля, братаны, кажется, Скалистый без нас переделен.
— Справиться приплыл? — зловеще шепнул старший Неслух, сверкнув здоровенными ядрёными зубами, — Как, мол, имущество поживает?
— Ну-ка, — младший заглянул в свиток. — Ого! «Спесяю, купцу сторожищинскому отходит полуденная оконечность Скалистого острова…» Спесяйка, старина, ну это уже слишком!
— Это не я! — купец ужом заюлил в мощной хватке братьев. — Меня заставили! Запугали! Пригрозили!
— А ты, такой робкий, запугался, пригрозился?
— Да! Да! Всё равно всем конец!
— Это кому же конец, падаль ты продажная?
— Да всем! Безроду вашему! Знаешь, что в городе говорят?
— Какую рукавицу?
— А ту, в которой он бешеного пса груддиса успокоил. Там, в земельке, на берегу и раскопали гнездо заразы. Выходит, груддис был первым! Тоже мне, Сивый то, Безрод сё! Да ваш хвалёный воевода со злой ворожбой знается! У бешеной лисицы слюна ключом бьёт, с вашего Безрода злая ворожба ручьями тогда текла, да гадюками и расползлась по землям! Он самый последний на белом свете душегу…
— Поглядим, — сунув Спесяю кулак под нос, Ледок прервал поток обличений, связал купчишке руки-ноги, показал братьям, дескать, суй, подлеца под лавку, всё равно не сбежит. — Айда на берег…
Светало. Темнота уходила, море и небо перестали быть чем-то одним, чёрным, жутким, еле видная чёрточка дальнокрая разъединила темень вышнюю и темень водную.
— Ладьи на месте, — доложил Неслух, — а ладеечки нет.
— Твою в раскоряку! — Щёлк остервенело воткнул правый кулак в левую ладонь. — И туман встаёт! Гюст, готовь Улльгу, авось догоним!
— Повремени, воевода!
Дружина, как один, обернулась на голос. На мостки, ковыляя с подпоркой, ступил подрезок, тот самый из спесяевских, что помог улизнуть Тычку и детям. Перевязанную ногу он держал прямо, да и не смог бы согнуть при всём желании — досочки мешали, примотанные с обеих сторон. Щёлк, увидев недавнего соратника, изменился в лице, свёл губы в узкую щёлочку, передёрнул челюстью, только желваки заходили.
— Что-то знаешь? Видел?
— А как же, видел, — раненый приколченожил на мосток, кивнул. — Я в лесочке на взгорке отсиживался, когда Грюй мимо меня проскакал, ровно взнузданный жеребчик. Как скакал, так и сиганул в море. Ладеечка его ждала. Да видать в туман и нырнули.
— Кто там, видел?
— Видеть не видел, но всхлип слышал. Женский, кажись.
— И почему не нужно спешить с погоней?
Спесяевский только головой покачал и едва не рассмеялся.
— Я Грюя неплохо знаю. Никогда не делает то, чего от него ждут.
Щёлк огладил бороду, хитро сощурил глаза, обошёл «медведя» вокруг. Ну да, крепкий, бывалый, вон как ловко себя перемотал. В бороду и на виски, не спросясь, пролезла седина, он её, конечно гоняет, не сдаётся годам — одно то, что с мальчишкой на плечах от пятерых отбодался, да притом одного укосорезил, о многом скажет глазастому — говорит быстро, но чётко, хотя по всему видать, может и хочет говорить быстрее, да сдерживает себя. По жизни говорун?
— Вроде разумные вещи несёшь, да с тобой самим ещё не разобрались. Ты ведь тоже не чистый ручей, мутен, ровно болото. Своих вот предал.
— Так-то да, смешно выходит, — «медведь» утробно расхохотался. — Самое весёлое, что у ватаги продажных шкур, нашлась своя продажная шкура!
— Ведь вы спина к спине стояли. Хлеб делили. Чего ж так?
— Ты не кажешься глупым, воевода Щёлк, — вздохнул раненый. — Был бы я здоров, тоже обошёл бы тебя кругом, со всех сторон обглядел, в глаза заглянул.