Ледовая армия
Шрифт:
Волокуны визжали, клетки ходили ходуном, цепи хрустели, трещали под напором обезумевших животных.
Кто-то говорил мне, что в Южном Круге кости продирает звенящая дрожь, а волосы сами собой встают дыбом. Невидимая сила проникает сквозь тебя и безвозвратно меняет тело. А потом уже, под гниением, человек и сам становится другим. Перед лицом смерти все проходят через личностные метаморфозы.
Я греб, корабль удалялся. Волна стала уводить шлюпку в сторону, и я, вцепившись в весло обеими руками, выравнивал непослушную посудину.
Ярдов
Шлюпку снова начало сносить, и я, убрав флягу, опять взялся за весла.
Кости не дрожали. Я не чувствовал вообще ничего. Трос вдруг натянулся, дернул лодку. Монокль опустил руку, с корабля раздался стук лебедки и меня потащило назад.
— Стой! — заорал я, перекрикивая звериный вой. — Еще немного!
Меня не услышали. Пришлось подняться и замахать руками, но движение не прекратилось.
— Ты как? — крикнул Монокль, когда шлюпка почти добралась до «ИзоЛьды».
— Хорошо, надо было чуть подальше зайти!
— Поднимайся, — не стал слушать Рубенс. — И в лазарет. Говорить будем позже.
***
После того как меня осмотрел Лагерт, с довольной улыбкой отметивший, что не видит ничего страшного, я отправился в каюту капитана. В гости к безумным картинам.
Монокль сидел на своем месте, забросив ноги на стол. Напротив расположился грязный и пропахший энгой Сорольд, он пил чай, и запах перца перебивал вонь нижней палубы. Жерар опять стоял у стены. Четвертым посетителем капитана был Академик. И чувствовал он себя крайне неуверенно.
— Что сказал Лагерт? — спросил Барри, повернув ко мне голову. Меж его пальцев сновала монета. Он перебирал кругляшок костяшками, и это гипнотизировало.
— Все хорошо. Надо было дальше пройти.
— Возможно. Тогда приступим. У меня появилась идея и хотелось бы ее обсудить, джентльмены. Эд ан Майстенц у нас специалист по животным. Сорольд — один из лучших техников, что я знаю. Жерар — это Жерар.
Громила вздохнул, а Барри Рубенс широко улыбнулся. Он пребывал в хорошем расположении духа. Совсем другой человек.
— Вопрос такой. Что это может быть? — Монокль бросил компас инструментарию. Я дернулся было, ожидая падения, но Сорольд ловко перехватил артефакт одной рукой, сноровисто открыл крышку и поднял вопросительно бровь.
— Это — компас, Барри.
— Знаю. И он очень чутко реагирует на что-то там, — капитан махнул в сторону стены. — Очень чутко. Чуть меняем курс, и стрелка начинает двигаться.
— Что-то на дне, значит. На что он там настроен? — Сорольд покрутил компас в руках, изучая. — Странная вещица, древняя.
— Не нажимайте ничего, — одернул его я. — Он маяком работать будет!
Так нас нашел Эльм, когда стал Гончей. Так нас нашло Братство. Кто знает,
— Значит, не зря я тебя сюда позвал. Может, еще что-нибудь расскажешь об этой игрушке?
— Этот компас выкрали с корабля Черного Капитана. Я могу ошибаться, но, по-моему, это его корабль. Там.
— Пустой-то?
— Да… Он за компасом долго гонялся…
Инструментарий удивленно шмыгнул носом.
— А ты откуда знаешь, что эта штука обратную связь имеет?
— Что? — не понял я.
— Ну, маяк!
— Ну… Знаю! Его Гончие на нас выходили из-за нее в Пустыне. Был Добрый, который отключил маяк. Его больше нет.
— Гончие, Капитаны, какой же это драный бред! — Сорольд щелкнул крышкой. — Утоплено здесь что-то.
— Думаешь? — Монокль нахмурился, об этом он явно не думал. — Ну это легко проверить… Эд!
— Да? — хором ответили мы с Академиком.
Капитан улыбнулся.
— Мастер Майстенц, — поправился он. — Я всегда использовал волокунов, как тревогу, что мы уже вошли в Южный Круг. Признаюсь, однажды, во время большого ветра, нас хорошо протащило под их вопли, и я потерял несколько человек, но… Может ли быть такое, что они чувствуют не просто мертвый воздух, а приближение к нему?
— Разумеется, — вскинулся Академик. — Волокуны обладают очень тонким инстинктом самосохранения! Они невероятно социальны и способны к организации! Невероятные создания! Проводился даже эксперимент: волокунов из одной колонии расселили по разным помещениям, и когда погибал один — все остальные начинали бесноваться и прятались от человека, который убил их собрата, — восторженно продолжал ученый, не обращая внимания на отвращение на лице Жерара. — Есть теория, что количество их чувств значительно превышает наше! Если мы обладаем слухом, обонянием, тактильностью, зрением, вкусом и эмпатией, то их набор богаче.
— Погоди-ка, Барри, мы вот по этой штуке сюда шли? — вмешался Сорольд.
— Позже, — прервал его Монокль. — Мастер Майстенц, продолжайте.
— Может быть они чувствуют само время, понимаете? Волокуны всегда находят слабые места во льду, не обнюхивая и не ползая по нему. Они чувствуют его. Брошенные останки привлекают их внимание за милю, никакое обоняние с этим не справится. Они просто знают! Если вы не слышали, обитатели тепличных платформ закупают волокунов для защиты от хищных кальмаров.
Сорольд опять щелкнул крышкой, покрутил компас. Академик скосил на него взгляд, запнувшись, и продолжил.
— Зверюшки чувствуют приближение глубинных и начинают беспокоится, тогда на воду выходят кальмаробойцы.
— Вот эта мысль мне и пришла в голову, спасибо, — кивнул Монокль.
— Откуда у вас это, простите? — смущенно спросил Академик и указал на компас. — По-моему, я про это читал…
— Да? — заинтересовался Рубенс, бросил на меня короткий взгляд, — и что же?
— Я встречал упоминание о нем в книгах Добрых Капитанов. Очень похоже на описание. Изобретение Добрых,способное указать на место, где захоронен Царн, что, несомненно, нелепица, однако…