Ледовый десант
Шрифт:
— Перестань скалить зубы, Андровский, — недовольно ответил Антек.
— Сегодня тридцать первое января сорок четвертого года. Воскресенье. День солнца. И этот день длиннее двадцать первого декабря на целый час, — ответил Андрей Стоколос.
— Лишь бы не понедельник, — буркнул кто-то из раненых. — Понедельник — день тяжелый.
— Чудак! — возразил Стоколос. — Я, например, родился в понедельник. Понедельник — отличный день: начало недели, старт настоящей работы, первый шаг в исполнении замысла, задумки на целую неделю. Для того, у кого есть цель, работа, дело, — все числа одинаковы. Это лишь лодыри посматривают на календарь, ждут, когда
— Пан-товарищ капитан! Вы что, учителем были?
— Сколько же вам лет? — раздались голоса партизан.
— Это не имеет значения сколько. Важно, что прожиты эти годы…
— Говорите тут! — прервал Стоколоса чей-то разгневанный голос. — А идете не по азимуту. Так можно напороться и на немецкую засаду. Слишком долго тянется эта дорога напрямик.
— А ты хочешь пробираться обходной дорогой, да еще и ехать на возу, как на ярмарку? — не согласился Стоколос.
— Холера ясная! Я и без карты, без компаса знаю дорогу, — воскликнул Андровский. Он запрокинул голову, стал вглядываться в небо.
— Не танцуй, пан Андровский! На других наговариваешь, а у самого азимут туда, где панянка самогон варит.
Все засмеялись. Даже раненые.
— Стой! — подал команду Стоколос. — Отдохнем немного.
Отряд остановился.
— Капитан! — крикнул Антек. — Прошу тебя, сверься все-таки с картой.
Андрей понимал, как тяжело сейчас раненым. Ведь им оказана лишь первая медицинская помощь. Болят раны, болит и душа. Вдруг нападут немцы, или польские националисты, или «сечевики» пана атамана Тараса? Конечно, если бы они лежали на телегах, им было бы легче. Но после боя с танками о каких подводах может идти речь?.. Где их достать? Да и пробираются к своим не по дороге, а через лесные дебри. Вот так же где-то в этих краях пробирается и обоз с ранеными красноармейцами. Если их не встретят партизаны бригады Микольского, то все они наверняка погибнут от рук фашистов. Угнетает раненых и недавнее нападение карателей на хутор, где находился партизанский госпиталь. Тридцать раненых и медиков погибло во время этой преступной акции гитлеровцев. Погибли бы и все остальные, если бы на помощь не подоспел отряд отца и сыновей Шпиленей.
Стоколос развернул карту и, водя по ней концом карандаша, стал показывать партизанам, где они сейчас находятся и где располагается их лагерь.
— Вот опушка. Четырехугольнички — это хаты, хутор. А вот здесь мы. Идти нам осталось еще минут тридцать.
— А не обманываешь, капитан? — спросил раненный в голову партизан.
— Карту я знаю, как любимую песню. Карты я мог читать еще до того, как в школе стал изучать географию. Когда мы, хлопцы, играли в войну, я командовал разведкой и учился ориентироваться на местности. А на границе, на фронте, в тылу врага стал и штурманом, и лоцманом.
— Холера ясная! — воскликнул Андровский. — Там госпиталь и штаб. Мы уже скоро будем у своих! Да разве Микольский взял бы в нашу бригаду такого начальника штаба, который не вывел бы нас из лесной чащи?
Андрей подошел к ближним носилкам, склонился над лежавшим на них раненым партизаном.
— Как вас звать-величать?
— Антек Домбровский.
— А жена ваша Стефания?
— Да, Стефа. Откуда вы ее знаете?
— Знаю! — улыбнулся Андрей. — Вы ведь рассказывали свою биографию Микольскому. Любите свою Стефу? По глазам вижу: любите. Ишь как заискрились огоньки в глазах!
— А у вас есть девушка?
— Есть. Не девушка, а жена.
—
— Ничего удивительного, — ответил Андрей. — Это в буржуазной стране, как ваша Польша, таким красивым хлопцам, как Андровский, надо долго раздумывать: жениться или не жениться. Земли нет, денег нет. На что жить?
— Верно, — вздохнул Андровский. — Откуда тебе, капитан, все это известно?
— Известно. Из книг, из газет. Буржуйская молодежь жениться не торопится. Ей надо натанцеваться, нагуляться в ресторациях. А в нашей стране никто за меня не будет ни работать, ни защищать Отчизну. Поэтому и жениться надо молодым, чтобы раньше дети пошли в жизнь, поскольку опять же за моих детей никто не будет работать, не будет защищать Родину от международного империализма. Лодырей жизнь не любит…
— А твоя супруга красивая? — прервал Стоколоса Андровский.
— Как червона ружа, как бялый квят, — улыбнулся Андрей.
— Капитан, а вы были ранены? — спросил Антек.
— Зачем такое спрашивать? — удивился Андровский. — Разве мог кто-нибудь из тех, кто служил в Красной Армии двадцать второго июня сорок первого, остаться не тронутым пулями? Этих хлопцев даже раненых уже мало. Убиты. Первый редут, который сдерживал нападение дивизий Гитлера.
— Что верно, то верно, Андровский, — кивнул Стоколос. — И у воинов того первого редута не было такого оружия, какое есть теперь у нас, партизан. На всю нашу Пятую заставу имелось лишь два пулемета и один автомат. Остальное оружие — винтовки сорокалетней давности. Был я ранен серьезно под Сталинградом, лежал в госпитале в Саратове с танкистами, а долечивался в партизанском госпитале, под Москвой, где поставили на ноги и вашего комбрига Микольского… — Стоколос встал. — Отдохнули? Теперь в дорогу.
Партизаны подняли носилки с ранеными. Отряд двинулся сквозь лесные дебри дальше.
Через полкилометра на лесной дороге послышались негромкие голоса. Андрей остановил отряд. Партизаны спрятались за стволы деревьев, приготовили к бою оружие.
Стоколос узнал на сером коне Шпиленю-отца, подбежал к нему.
— Привет батьке Шпилене!
— Приветствуем партизан польской бригады! — крикнул Шпиленя, подняв левую руку.
Увидев лежащего на подводе Шмиля, Стоколос вздрогнул. Бросился к подводе.
Его остановил Шпиленя-отец.
— Осторожно! Тиф. Твой Шмиль болен.
Стоколос остановился.
— Несолидно воюет немчура. Отравили воду в кринице. А наши минеры напились той отравы, — печальным голосом произнес Шпиленя-отец.
Стоколос не знал, что и сказать в ответ.
Шмиль широко открытыми глазами с покрасневшими прожилками на белках смотрел на Андрея и не узнавал его. Но вот узнал. Поднял голову. Закричал:
— Я не больной! Я просто устал! Андрей, милый друг, ты ведь веришь, что я не болен тифом? А они хотят отправить меня в госпиталь. А ночью будет решительный бой!..
— Шмиль! Ты уже раздавил два градусника! — Шпиленя-отец повернулся к Андрею: — Не хотел мерить температуру, выругал фельдшера. У нас теперь нет градусников. Придется просить у главного терапевта Мерлиха. А если и у него есть такие Шмили, то вся партизанская медицина осталась без термометров.
Шмиль провел рукой по пересохшим губам, посмотрел грустно на Стоколоса.
— Успокойся. Я поговорю о тебе с Василием Андреевичем. Может, терапевт Мерлих больше разбирается в болезнях, чем ваш фельдшер. Крепись. Ты меня понял?