Ледовый десант
Шрифт:
«Ну и попал я в часть! Мало этому полковнику, что уже раз форсировали Днепр и побывали в самом пекле! Придумал себе еще одно форсирование… Вступать в бой с немцами без поддержки артиллерии и танков — это же абсурд, явная смерть! Написать бы на этого Сильченко куда следует, пусть бы там доказывал, что он не верблюд…»
Плескалась, хлюпала, билась о плот беспокойная вода, отражая яркие звезды и вспышки немецких ракет, время от времени взлетавших над берегом. Бойцы на плоту, на лодках, плывших сбоку, впереди и сзади, размеренно поднимали
Немцы на берегу молчали. Ждут, когда красноармейцы подплывут ближе? Или их дозорные уснули и не видят приближающейся опасности?
Вдруг плот уткнулся в мель вблизи песчаной косы. Тут же появился главный лоцман Алексей Стакурский.
Мостовой затаил дыхание: «Только этого и не хватало. Сейчас немцы откроют огонь, и все мы станем кормом для рыб и раков…»
Стакурский жердью столкнул плот с мели, и его опять понесло по течению.
Мостовой облегченно вздохнул: «Знает, дьявол, реку как свои пять пальцев. С закрытыми глазами может перевезти на тот берег».
Иван Гавриленко думал об Оксане, о детях. Как они там? Живы, здоровы?.. Ему вспомнился бой на Букринском плацдарме, во время которого Терентий Живица обозвал его трусом.
«Но разве лишь я один оробел тогда?.. И Данила Мостовой тоже болтает, что я трус. До сих пор ревнует к Оксане. Но ведь Данила не любил ее по-настоящему. У него было столько девчат и молодиц. Оксана нужна была ему разве лишь для того, чтобы в мужской компании похвалиться, что и с ней крутил шуры-муры. Пусть себе злится. Пусть себе бесится. Но зачем же в присутствии полковника трусом обзывать, будто сам такой уж храбрый рыцарь! Не потому ли, когда прибыл какой-то майор из штаба корпуса, Сильченко как-то испытывающе посмотрел на меня?.. А откуда Данила знает того майора? Даже фамилию назвал. Добрин, кажется…»
— Приготовить гранаты, — прервал размышления Гавриленко старший лейтенант Ивасик. — Все три взвода третьей роты! За мной!
Красноармейцы друг за другом начали прыгать с плота в воду, высоко поднимая автоматы и солдатские вещмешки, в которых кроме сухого трехдневного пайка были еще патроны и гранаты.
Вода холодная, по телу пробегает дрожь, но ничего, терпимо. Лишь бы немцы не торопились открывать огонь из орудий и пулеметов.
— Давай, давай, хлопцы! — поторапливал бойцов Ивасик, выбравшись на берег.
«Даем, даем!» — хотел было ответить Гавриленко, чтобы подбодрить себя, но споткнулся у самого берега на мели и упал.
Поднимаясь, нащупал ладонью что-то круглое. Это был плывший по воде каштан. Невольно улыбнулся, расстегнул фуфайку, спрятал его в карман гимнастерки. «Посажу где-нибудь в городе. А что? Может, и вырастет деревце в память об освобождении Киева…»
Сразу в атаку Ивасик своих бойцов не повел. Стал ждать, когда красноармейцев высадится на берег как можно больше, чтобы следом за первой цепью атакующих шла и вторая цепь.
Сводному отряду Сильченко повезло. Уже сотни бойцов залегли на берегу, а немцы не открывали
— Товарищ полковник! Мы готовы! — доложил Ивасик Сильченко.
— Действуйте!
— Гранаты к бою! — тихо приказал Ивасик.
Сотни гранат полетели в окопы немцев. Загрохотали взрывы.
Полковник Сильченко бежал вместе с красноармейцами и искоса поглядывал на Гавриленко. Вот он на миг остановился, бросил гранату и с криком «Ура!» прыгнул на плечи высунувшегося из окопа гитлеровца.
«Молодец! — отметил Сильченко. — Какой же он трус? Настоящий солдат!..»
Данила Мостовой бежал и зыркал испуганными глазами по сторонам.
— Только бы пронесло… Только бы не убило, а лишь ранило в руку… — шептал он, дрожа от страха. — Ну пусть в плечо… Только бы остаться живым…
10
После освобождения Пущи-Водицы и Святошина танки пошли дальше на юг и северо-запад, чтобы обойти Киев, овладеть железнодорожным узлом Фастов и городом Васильков, откуда войска 1-го Украинского фронта должны были выйти на фланги букринской группировки генерал-полковника Гота.
Гитлеровцы бросили в бой все свои резервы, надеясь вернуть хотя бы часть населенных пунктов, освобожденных войсками 38-й армии.
…Двенадцать немецких танков ползли на позиции артиллеристов капитана Зарубы. Впереди семь тяжелых танков «тигр». Они шли клином. За ними средние — «пантеры». Следом за танками бежали пехотинцы.
Прогремел дружный залп орудий.
Передний «тигр» остановился — снаряд разорвал гусеницу. Остальные танки, стреляя из пушек и пулеметов, продолжали ползти вперед.
Прогремел еще один залп орудий.
Застыла на месте охваченная огнем «пантера».
Неподалеку от капитана Зарубы разорвался снаряд. Он упал, сбитый с ног взрывной волной. Но тут же встал, протер запорошенные пылью глаза.
«Пантеры» и «тигры», не сбавляя хода, приближались к позициям артиллеристов. Пока они были далеко, все семь орудий стреляли только по ним. Теперь надо было бить и по танкам, и по пехоте.
— Стрелять четырем орудиям по танкам, а трем — по пехотинцам! — приказал Заруба.
Открыли огонь шестиствольные минометы гитлеровцев. От осколков мин и снарядов погибли три артиллериста, несколько человек были ранены. Среди них и Колотуха — осколок попал ему в живот.
К Максиму подползла санинструктор Маргарита Григорьевна.
— Терентий! Прицел — десять! — корчась от боли, крикнул Колотуха.
— Знаю. Лежи спокойно, — ответил Живица.
Увидев санинструктора, Максим сердито сказал:
— Почему вы здесь, на передовой? Уходите поскорее отсюда.
— Мое место рядом с вами, — Маргарита Григорьевна не произнесла больше ни слова, стала бинтовать живот Колотухи.