Ледяной смех
Шрифт:
Полковник Удинцев, выйдя из-за стола, направился к Несмелову.
— Здравствуйте. Узнаете меня?
— Узнаю, Удинцев. Но руки не подам, пока не узнаю, на что вы обрекли доверенного вам адмирала.
— Разве виноват?
— Виноваты во всем, что не возле него, а здесь за коньяком под капусту.
— Не вам судить об этом.
— Тогда зачем тянули мне руку?
— Поймите.
— Никогда не пойму и никогда не найду оправдания вашему поступку. Одно все же могу обещать. Забыть, что слышал
— Раздевайтесь, господин Несмелов, — предложила Певцова.
— Не могу. Встрече с вами рад искренне. Где Кокшарова?
— Не видите? Вон спит на чужом плече.
— Как все чудесно сложилось. Село со своим полком я просто пройду, но на ваших руках оставлю одного офицера. Княжна, оденьтесь и выйдемте в сени. Я вам все объясню.
— Какого офицера хотите у нас оставить? — громко спросила севшая на лавке Васса Родионовна.
— Тише! Не надо будить Кокшарову. Ей лучше пока не знать.
Настенька Кокшарова, встав, растерянно оглядевшись, подошла к Несмелову.
— Здравствуйте. Скажете?
— Конечно. Прежде всего счастлив, что нашел вас. Привез вам капитана Муравьева. Рады?
Испуганно вскрикнув, Настенька зажала рот рукой, прижавшись к Певцовой, пересилив волнение, спросила шепотом:
— Привезли? Что с ним? Ранен?
— К сожалению, хуже. Сыпняк.
— Где он?
Настенька метнулась к двери, но Несмелов успел ее остановить.
— Успокойтесь. Он в санях у ворот. Часто без сознания. Уверен, в ваших руках выживет.
— Господи! Покажите его.
— Оденьтесь!
— Умоляю! Я должна его видеть.
— Княжна, оденьте ее.
Певцова помогла Кокшаровой одеться.
— Господа, есть важные для нас новости. Красные захватили золотой поезд. И опасно болен генерал Каппель. Надеюсь, что выживет и тогда спросит у вас, Удинцев, почему бросили адмирала.
Поручик Пигулевский перекрестился.
— Чего креститесь? — спросил Несмелов.
— Радуюсь, что русское золото осталось дома.
— Как ваша фамилия? — спросил снова Несмелов.
— Поручик Пигулевский.
— Счастлив, что смогу наконец запомнить фамилию честного русского человека. Пойдемте, девушки.
— Калерия, а ты куда? — спросила сестру Васса Родионовна.
— Со всеми к Муравьеву.
— Не ходи. Сыпняк заразен.
— Идите, Калерия. Мадам, видимо, не знает, что вши по воздуху не летают… Я тоже пойду. — Пигулевский, накинув шинель, вышел из избы с Калерией Кошечкиной.
В пустой горнице, на летней половине избы на полу раструшен сноп соломы. На нем, укрытый солдатскими одеялами и тулупом, лежит капитан Муравьев.
Огонек в лампадке перед темной иконой едва-едва желтит возле себя мрак, но все же, если приучить глаза к темени, можно разглядеть
На лавке в полушубке, укрыв голову платком, прислонившись к стене, Настенька Кокшарова вслушивается в бред больного, все еще до конца не осознав всей радости от нежданной встречи с любимым.
Вспоминает Настенька, какими тяжелыми были ее ноги, когда шла к воротам, где в санях лежал дорогой ей человек.
Вспоминает, что не могла в темноте разглядеть его лицо, а в избе оно показалось ей совсем не похожим на лицо, которое она любила.
Вспоминает, как такой хмурый, нелюдимый с виду бородатый хозяин вдруг предложил положить больного в летней половине избы.
Вспоминает, как полковник Несмелов настойчиво и категорично советовал держать больного в холоде, уверяя, что сыпняк легче переносится именно в таких условиях.
Вспоминает, как Несмелов оставил для больного лошадь с санями и при них солдата, приказав ему быть около девушек до тех пор, пока сами его не отпустят.
Вспоминает, как, прощаясь с Несмеловым, Настенька, перекрестив его, поцеловала, пожелав счастливого пути.
Вспоминает, как полк Несмелова покинул село и как постепенно в селе затихли растревоженные собаки.
Сидит Настенька, вслушиваясь в бред больного. Он однотонно просит отпустить его и не держать. Видимо, ему кажется, что его кто-то держит. Когда больной затихает, Настенька испуганно подходит к нему, встав на колени, наклоняется над ним, вслушивается в его прерывистое дыхание и ласково зовет:
— Вадим!
Не слыша ответа, обливаясь слезами, начинает ходить по горнице, а услышав снова бред больного, ускоряет шаги, вытирая рукавами неудержимые слезы…
Вот вновь залаяли собаки.
На лавке Настенька очнулась от дремоты, услышав в горнице глухой кашель, и вскрикнула:
— Кто тут?
Услышала голос хозяина.
— Не пужайся. Ступай, сосни. Полуночь минула. Сам догляжу за ним. Офицер станет мне помогать. Сам меня к тебе послал.
— Чего собаки встревожились? — спросила Настенька.
— А ноне всю ночь станут брехать. Суматошно, войска густо селом идут без постоя. С виду будто просто торопятся. Пить просил болящий?
— Нет.
— Не дело. Надо его попоить. Чтобы грудь не перегорела. Я приподыму его, а ты из кружки станешь поить? Сможешь?
— Смогу.
— Не опасайся. Вошь сейчас на нем не опасна. Она станет опасной, когда почует, что болящий пересилил болеть. Тогда ее надо сторониться. Уходящая с больного вошь кусучая…
Бородатый мужик грузно опустился на колени, хотел уже поднять голову Муравьева, но раздумал и уверенно приказал: