Ледяной смех
Шрифт:
— Ступай, голубушка. Посылай ко мне того ворчливого офицера. С ним мне будет сподручнее.
— Я же тоже могу.
— Не поперешничай. Ступай и посылай офицера.
Настенька нехотя пошла к двери, слыша, как хозяин говорил с теплом в голосе!
— Ты, голубушка, не серчай. Понимай, что с мужиком подручней мужикам справляться. Понимай, говорю. Потому жительствую на земле с понятием. Спи ладом. Завтра тебе с болящим хлопот всяких хватит. А для хлопот сила в человеке нужна. Не серчай, говорю…
Двое
Только к рассвету третьего утра ветер, как бы утомившись, реже с высвистами счесывал с сугробов снежные кудели, переметая ими сельскую улицу…
Несмотря на непогоду, продолжался проход селом воинских частей. Вместе с войсками тянулись обозы беженцев, но уже людей небольшого достатка, так как в обозах меньше кошев, а все больше розвальни с одной лошадью.
Солдаты и беженцы не разговорчивы. Их скупые рассказы тревожны. Начнешь слушать, и возьмет страх. Все в один голос говорят, что, куда ни ткнись возле железной дороги, везде большевики, а окольные дороги — глушь непроходная. Приходится не отставать от воинских частей, потому у них оружие, да и вообще возле солдат вроде и страшновато, но все же спокойней, чем совсем без них.
Вчера с вечера Муравьев начал приходить в сознание. Настенька, счастливая, без устали повторяла, какая у него была радость на лице, когда он узнал ее и Певцову.
Сегодня рано утром хозяин с Пигулевским сносили его в баню и помыли, а из бани, укутав опять, уложили на солому в летней горнице.
Настенька сама при хозяине поила его молоком, вскипяченным с сосновой хвоей и медом, чтобы после бани не простудился.
В избе парит самовар.
За столом Васса Родионовна, Красногоров, Калерия Кошечкина, Певцова и хозяин.
Удинцев ушел из избы вчера утром и больше не появлялся. Ушел, ни с кем не простившись.
Васса Родионовна с компрессом на голове говорила с обидой:
— Княжна Ирина, вы должны нас понять. Ждать Настеньку мы больше не можем. Армия уходит. Большевики идут за ней по пятам. Вы же сами слышали что вчера рассказывал раненый солдат.
— Напрасно говорите об этом, Васса Родионовна. Я и Настенька отлично понимаем, что вам даже нет надобности ждать нас. Вы решили сегодня ехать? С богом. Счастливый путь.
— Вы решили остаться с Настенькой?
— Разве можно оставить ее одну возле Муравьева.
— Но это для вас опасно.
— Что опасно?
— Но вы понимаете. Сыпняк есть сыпняк.
— Теперь для нас все опасно.
— Дозвольте, барыня, в ваш разговор вклиниться, — вытирая рукавом рубахи смоченные усы и бороду, обратился к Красногоровой хозяин.
— Наперво скажу про опасность возле болящего. Зря это недоброе слово лучше не поминай. Потому опасность может и на печке в тело смертельно вступить. Понимай, барыня, что барышни не вольны седни с больным ехать. Сыпняк, он чем губителен для человека и его сердца? Жаром в крови. Спадет у болящего жар, они сразу и тронутся в путь.
— Володя, не понимаю, почему ты молчишь и не скажешь княжне? — спросила мужа Васса Родионовна.
— Хозяин говорит правду. Мы действительно на парах.
— Какую правду?
— Ту правду, барыня, что у тебя зад больно зудливый. Про армею вспомянула. Да она еще сколь дней селом будет шагать, потому в моей избе девушкам с болящим нет никакой опасности. Чать все мы русские. Уходят русские, заступают их место русские. И, истинный господь, сдается мне, что вовсе зря вы большаков боитесь.
— Вот вы не знаете большевиков, потому так и говорите. Уверена, что они не только девушек, но и раненого офицера не пощадят.
— Вы, стало быть, уже повидали их? Знаете их обращение.
— Конечно! Потому и уезжаем, чтобы не испытать их бесчеловечного обращения.
— Понимаю. Страх вас гонит.
— И вас скоро погонит.
Нету. Из родного села я дале околицы не ходок. В нем народился, в нем и помру. При царе жил, при Толчаке жил и при большевиках стану жить. Наше село крепкое, даже поп наш из него еще никуда не подался. А уж как его проезжие попы большевиками стращали, а он, слушая их, только бороденку пощипывал, и все еще с нами.
Ты правильно понимай, барыня, я тебя ни в чем не упрекаю, воли у меня на то нет. Но девушек тревожить больного ране времени не уговаривай. Понимай, любой русский человек — какой ни на есть — лежачего не бьет.
— Об этом не говорите. Я всяких русских перевидала. Видала и таких, которые и лежачих бьют.
— Неужели видала? Перекрестись, что правду говоришь?
— С удовольствием!
Васса Родионовна размашисто осенила себя крестом. Хозяин, нахмурившись, кашлянул в кулак.
— Сердитая ты на карактер женщина. Ни дать ни взять, что моя баба.
— Кстати, где она?
— К матери уехала, тут по соседству. Ты бы с ней во всем схожесть в разумении нашла. Прямо скажу, карактер у тебя для семейной жизни с большим изъяном, потому и муженек тобой обучен к молчаливому послушанию твоим пожеланиям. Люди вы неплохие, а посему будет вам скатеркой любая дорога за нашим селом.
Хозяин, напившись чая, перевернул стакан на блюдце вверх дном и, встав из-за стола, перекрестившись, поклонился сидевшим:
— Благодарствую за угощение и канпанию.
В избу вошел, весело напевая, поручик Пигулевский.
— У вас хорошее настроение? — спросила Певцова.
— Угадали, княжна Ирина. Во-первых, чертовски повезло. Представьте, разжился кокаинчиком на несколько понюшек, но расстался с золотой монетой с покойным царем. А напеваю от другой новости. Надеюсь, что и вам понравится.
— Говорите скорей.
— Мадемуазель Кокшарова. Это очаровательное по нежности существо, представьте, предложила мне ехать с вами. Итак, я ваш ямщик.