Ледяной смех
Шрифт:
— На вокзале. Удобно ли к тебе? По облику сам видишь какой, а кроме того обовшивели.
— Чепуху городишь. У меня машина. Заскочим на вокзал за твоим приятелем и ко мне домой.
— Ты в какой части?
— Адъютант коменданта города. Понятно? Пойдем, пойдем. Сегодня воскресенье, и у нас после обедни будем есть пироги. Так что встречу справим по всем правилам.
Уже четыре дня Муравьев и Стрельников с особым наслаждением привыкали к уюту гостеприимного дома поручика Константина Можарова, сына священника, настоятеля местного кафедрального собора отца Алексея. Они испытывали почти физически
Офицеры наконец вымылись в бане, побрились, оделись в чистое белье и новое обмундирование. Это все предоставил им поручик Можаров, включительно до шинелей, правда, солдатских, но родного русского покроя, каким-то чудом уцелевших на интендантском складе с шестнадцатого года и, видимо, сшитых в местных пошивочных мастерских в канун революции.
Все дни, став нежданными гостями, офицеры не выходили из дома. Они ели, пили, спали, разговаривали, спорили обо всем, что их могло волновать в эти дни. Они были окружены трогательными заботами друга, его отца и особенно его сестры Марины Алексеевны, преподавательницы истории в местной женской гимназии. Обладательница красивого голоса, Марина Алексеевна виртуозно играла на гитаре.
Жизнь в доме Можаровых текла тем спокойным, по-русски размеренным ритмом давнего бытового уклада, в котором все складывалось из таких необходимых житейских мелочей, начиная от неугасимых огоньков в лампадках, скрипа половиц и скрипа ступенек лестницы во второй парадный этаж.
В доме жили свои, принадлежащие только ему, запахи ладана, розового масла и гари деревянного масла. Уютный можаровский дом начинался от половиков, деревянных кадушек с фикусами и олеандрами и не мог не напомнить Муравьеву и Стрельникову о родных домах, в которых также были вещи, похожие на окружавшие их сейчас. Все это было в их родных домах, и память услужливо напоминала о местах, которые они там занимали. В их родных домах были тоже свои запахи свежеиспеченного хлеба, запахи стеариновых свечей и французских духов. И от всего этого им пришлось уйти, когда их заставили поверить, что именно им, молодым офицерам русской армии, принадлежит честь защищать единство России от интернациональной идеи большевиков.
Теперь, когда Муравьев и Стрельников соприкоснулись со всей омерзительной действительностью и жестокостью гражданской войны, им хотелось как можно реже вспоминать о всех горестных днях и ночах, окунувших их в реальность житейской трясины из генеральских интриг и распрей, из политических махинаций своих и иностранных политиков, из жуликов всех мастей и сословий.
Обо всем этом хотелось забыть в доме Можаровых, где для Муравьева и Стрельникова дни проходили счастливо. Особенными в этих днях были вечера, когда за самоваром в обществе Кости, отца Алексея и Марины Алексеевны от незатейливой беседы оживали смелые мысли о всем происходящем. Говорили о прошлом, настоящем и будущем. И особенно о будущем, для всех таком неведомом, но неизбежном. От самовара уходили в гостиную, засиживались допоздна. Хозяева никак не могли уговорить гостей спать на кроватях. Они упорно ложились спать на пол, боясь наградить хозяев кусучей нечистью…
В просторной гостиной на голубых обоях раскиданы васильки. В простенках четырех окон высокие зеркала в резных рамах из красного дерева. На окнах плотные гобеленовые шторы. Две голландские печки
На столе под плюшевой скатертью в парном подсвечнике горящие свечи. Двум огонькам не под силу побороть темноту в комнате, но они все же сгрудили ее и уплотнили в трех углах, а в красном в лимонном свете огонька лампадки с бликами на серебряном окладе образ Нерукотворного Спаса.
Перед столом у стены диван с высокой спинкой, украшенной резьбой с зеркальной вставкой. Вокруг стола три кресла с шелковыми подушками, на них розы, вышитые гладью.
На столе два толстых альбома с картонными страницами семейных фотографий. Переплеты альбомов из вишневого бархата с накладными медными украшениями. На диване с гитарой Марина Алексеевна в черном платье с кружевным воротником и обшлагами.
Ее каштановые волосы с густой паутиной преждевременной седины на висках. Голубые глаза дарят лицу то особое очарование нежной женственности, способной останавливать на себе внимание.
Хозяин дома, отец Алексей, в серой суконной рясе ходит по комнате, придерживая правой рукой на груди серебряный наперстный крест. Он среднего роста, сухопарый, седовласый.
Ходит, задумавшись то ли о том, что недавно было сказано, то ли о своем повседневном в жизни священника. Ходит, а его расплывчатая тень переползает по стене между голландскими печками.
Муравьев и Стрельников в креслах. Стрельников курит. Облачко табачного дыма нависает над огоньками свечей и, разрываемое их жаром на волокна, исчезает в темных углах.
Марина Алексеевна еще ни разу не включала в гостиной электричество, обходясь огнями свечей, так как больше всего любила их живой свет, помогающий думать и способный согревать.
Она только что спела грустный романс об осенних астрах и перебирает пальцами струны. Тишину комнаты наполняет ласковая мелодия.
— Наш вчерашний разговор о мужестве русского народа не покидал меня, в классе мешал заниматься. Рассказывая о римских цезарях, не переставала думать о мужестве своего народа. За покой своей земли-кормилицы русские издавна стояли насмерть. За неприкосновенность ее сражались чаще всего босые, а то в лаптях, укрывая пламенное сердце холщовой рубахой да материнским благословлением.
Марина Алексеевна положила гитару на диван.
— Разве не мужество русских простолюдинов заслонило и спасло от гибели культуру Запада, не позволив полчищам монгольских конниц втоптать в землю ее черепки? История русского мужества хранится в земляных валах, в руинах крепостных стен древних городов.
История русского мужества утверждалась по-всякому, но всегда всем народом. То в битвах с пришлыми врагами, то в извечном споре с царями и боярами. Всегда за право своего вольготного дыхания, и этот спор обильно поливался кровью с головы до пят.
— Мариночка, не волнуйся, — попросил отец Алексей.
— Не перебивай, папа. Должна высказаться. Понимаешь, должна! Устала молчать! Надеюсь, гости поймут, почему не могу молчать?
— На поле Куликовом подвиг совершил русский народ. И не молитвы Александра Первого явили чудо победы воинам Кутузова на поле Бородина. Все это совершил мужественный простой народ.
Столетиями от сытой блажи кувыркались на троне цари разных династий. Надежды русского народа сбылись в семнадцатом году. Империя сгинула, и народилась революция, утвердившая после Октября идею Ленина о власти Советов.