Легенда о Мантикоре. Пропащая душа
Шрифт:
– А если она не причесана или, не приведи боги, не одета? Сраму-то будет! О чем ты только думал?! Я иду с вами!
– Не стоит, Метхильд. Мы сами справимся.
– Я иду с вами! – Угрожающе повторила женщина.
– Хорошо, хорошо, – сдался Генри.
Метхильд единственный человек в Снерхольме, перечить которому боялся даже Генри.
– Вот и ладушки, – уже миролюбиво проворковала Метхильд, разворачиваясь.
Комната Эуры находилась прямо у лестницы, в начале длинного коридора огибавшего этаж длинной змеёй. Остановившись перед дверью
– Поздно вы. Спит Эура.
– Тихо что-то,– проговорил Генри, припав ухом к замочной скважине.
– Она что, храпеть должна, как сонный тролль? – Усмехнулась Метхильд. – Или стонать как медведица? Спит она, как мышка, как и положено благородной госпоже.
При упоминании о медведице уши Генри стали пунцовыми. Бирной или «медвежонком» звали девушку, с которой Эура застала их накануне в конюшне. Конечно, Эура поклялась ничего не рассказывать ни отцу, ни родителям его невесты, но слухи ползли по поместью.
Мимолётное чувство неловкости, однако, не помешало Генри заглянуть в замочную скважину. Луна освещала комнату желтоватым тусклым светом: одежда валялась на стуле, и перина была чуть приподнята.
– Эура, дочка, ты спишь? – Громко спросила няня, но фигура на кровати даже не шевельнулась.
– Может, действительно спит? – Задумчиво протянул Генри. – Она сегодня с братьями на охоту ездила. Может, устала?
– С братьями? – Усмехнулся Хайдгер. – Ты же тоже, вроде бы, брат?
– Не господское это дело по лесам шататься. В Снерхольме дел хватает.
– Не нравится мне это. Слишком тихо, да и тянет из комнаты, словно окно открыто. Как бы ни случилось чего… – Покачала головой Метхильд. – Эура, доченька, открывай дверь.
– Ключи есть? – Глухо спросил Хайдгер.
Медовуха, которой в дороге угостил наместник, была знатной, а вино за столом было ещё лучше, но мешать два огненных напитка было ошибкой, и теперь стук в дверь гулко отдавал в голове, а лестница медленно уплывала из-под ватных ногами.
– Нету, нету ключей. Только у госпожи Эуры есть, – развела руками женщина.
– Тогда ломать надо.
– А что госпожа Эура скажет? – Обеспокоенно спросила Метхильд.
– Ничего не скажет. Волновались мы: вдруг ей не хорошо, – проговорил Генри, ковыряя узким ножом в замке. – Хороший замок: не открывается, – раздражённо заметил он, когда лезвие, обломившись, осталось внутри. Он опёрся о дверь плечом: косяк скрипнул, но устоял.
– Отойди, малец, – усмехнулся Хайдгер.
Отодвинув Генри, мужчина навалился на дверь. Петли жалобно заскрипели, и дверь рухнула внутрь вместе с Хайдгером. Тело, лежащее на кровати, не шелохнулось. Выхватив обломанный стилет, Генри бросился к кровати. Метхильд, закрыв лицо руками, истошно завизжала. Кинжал, пронзив шелковую ткань перин, застрял между досками кровати. Перья порванных подушек белыми хлопьями разлетелись по комнате. Хайдгер, быстро трезвея, вытер вспотевший лоб.
– Сбежала, чертовка, – засмеялся Генри.
Перья, медленно кружась в воздухе, оседали на кровати, столешнице, сундуке, лавках и полках с мешочками
– Я соберу людей, выедем немедленно.
– Не стоит: сегодня полнолунье, – махнул рукой Генри. – Эура в чем-то права: наши леса кишат всякими тварями, а в полнолунье они особенно опасны. От лунного света у них кипит кровь, и несчастные, проклятые богами, создания теряют разум и страх.
– А твоя сестра? Как она там?
– Эура не так глупа, как о ней думают окружающие: у неё свои тропы и схроны. Сидит где-нибудь в безопасном месте и пьёт горячий глинтвейн. Утром, когда дороги будут не опасны, она вернётся в Снерхольм и, как ни в чем не бывало, будет раздражать всех своими шутками.
– Леди Аурика будет в ярости, – покачала головой Метхильд.
– Не сомневаюсь. Не думаю, что на этот раз проказы сойдут моей дорогой сестрёнке с рук. Эура давно нарывается на серьёзные неприятности. Кстати, господин Хайдгер, вы не женаты?
– Как-то не успел.
– После сегодняшней выходки отец отдаст её с очень большим приданым. Ну, Вы меня понимаете…
– И даже не смотря на проклятье, – добавила Метхильд, но тут же осеклась, поймав взгляд Генри.
– Какое ещё проклятье?
– Метхильд приукрашивает. В этих местах есть старый обычай: сразу после рождения носить ребёнка к ведьме у озера. Понимаете, господин Хайдгер, у нас на севере народ тёмный, вот и верят в приметы. Ведунья кидает кости, курит траву и предсказывает судьбу младенца. Правда матушка умудрилась с ней поругаться, и поэтому Эура – последняя, кого таскали к ведунье. Но, определённо, будущее ей нагадали хорошее.
– Будущее, – усмехнулся Хайдгер, сдувая лёгкое пёрышко, севшее на кожаный наруч. – Я доложу обо всем королю, – проговорил он, разворачиваясь к двери.
– Кажется, история с проклятием была лишней,– задумчиво произнесла Метхильд, когда стук удаляющихся шагов растворился в шуме пира.
– Лишний? Ты чуть все не испортила! – Скривился Генри.
– Может да, а может и нет. – Хитрая улыбка заиграла на её пухлых губах.
Эура лежала, свернувшись калачиком на соломенном тюфяке, когда щелчок прозвучавший набатом в её голове, вырвал из объятий сна. В шатре было темно и накурено. Горел очаг, так как гоблинец подбрасывал хворост из большой вязанки, сваленной в углу. Пламя нехотя забирало сырые ветки и облизывало их алыми язычками, превращая в серую золу. Терррорк лежал около очага, растянувшись на спине, и пускал колечки дыма из длинной, в четверть его роста, трубки. Сизые колечки плыли по шатру, медленно растворяясь в пропахшем травами воздухе.
Щелчок, разбудивший её, означал, что кровать её потревожили, а, значит, дома её ждут разгневанные родители.
– Спи, человеческая женщина, – лениво произнёс Терррорк, затягиваясь. – Утро развеять старые страхи и печали и создать новые. Так всегда говорить шаман, и Терррорк ему верить. Терррорк всегда слушать шамана: шаман умный, он прожить долгую жизнь. Если хочешь жить долго: надо слушать шамана.
Эура устало кивнула и зарылась с головой в шерстяное одеяло. Сон снова навалился, едва её голова коснулась свёрнутой куртки, заменившей подушку.