Легенда Татр
Шрифт:
– Тридцать лет… Идите к Кракову… Они клад ищут… немцы… купцы краковские… у них книги… черные… Духов заклинают…
– А ты искал?
– Искал.
– И что же нашел?
– Дух камень в меня швырнул… – И, приподняв шляпу, он показал на голове рубец.
– Потому ты, должно быть, и одурел, – сказал Кшись. – А где искал-то?
– У Жабьего Плеса… под Ледовым… в Кленовых рощах…
– Вон сколько гор исходил! – заметил Гадея.
– Прощай, мы уходим! – сказал Яносик, отстраняя старика рукой.
–
Лекарь притворился испуганным и с низкими поклонами ушел в сторону, где скоро скрылся среди зарослей.
Яносик смотрел на лежавшую перед ним долину, и его мужественное сердце ширилось в груди. Он чувствовал себя орлом, парящим над землею. Земля, погруженная в утренний сон, лежала глубоко внизу, а он поднимался над нею, как горный ветер, как туман, встающий из-за скалистых вершин, чтобы ринуться на нее и завладеть ею.
– Гей! Гей! – закричал он; так, прежде чем налететь, гудит ветер в горах, давая о себе знать.
На этом перевале решалась судьба тысяч людей и его судьба. Он стоял на рубеже: правой ногой – на польской, а левой – уже на венгерской стороне.
– Гей! Гей! – повторил он, и эхо понеслось среди скал. Затем Яносик пошел вперед, а за ним тронулись мужики.
Когда углубились в лес, Юзек Татар, молодой, семнадцатилетний парень из Копы, отошедший было в сторону, в испуге прибежал обратно, крича:
– Труп! Труп!
– Где? Где? – спрашивали все.
– Там! Между соснами! – Он указал рукой.
Несколько человек побежало туда. Саблик с ними.
Они увидели голого человека, лежавшего на спине.
– Что с ним приключилось? – недоумевали мужики. – Ран на теле у него нет, запекшейся крови тоже не видно.
– Хе-хе-хе! – засмеялся Саблик. – Горы его съели!
– Что это значит? – спрашивали мужики из долин у подгалян.
– А кто его знает, что он хотел сказать, – отвечали им подгаляне.
– Съели его горы, ой съели! – повторил Саблик. – А воры одежу унесли. Нешто он первый?
– Горы съели человека, – повторяли жители долин, со страхом глядя на пустынные, желто-зеленые осенние склоны.
– Вот смотрите! – сказал Саблик. – Здесь знак есть на дереве. – И он указал концом топорища на крест, вырезанный на коре. – Он либо предал, либо хотел предать товарищей. Нельзя общие деньги красть, не то товарищи тебе так отплатят, что в ушах зазвенит. Поглядите-ка ему в ухо, ребята! Есть там колышек?
– Колышек? Какой колышек?
– Да уж вы поглядите!
– А ведь правда! Колышек в ухо вбит! В левое! – воскликнул Питонь из Полян.
Саблик победоносно обвел окружающих своими серыми ястребиными глазами. Мужики смотрели на него с восхищением.
– Меня, старика, не проведешь! – сказал он с гордостью, – Походил
– …Так о ядвиге[38] позабудешь, – ввернул озорник Кшись.
Саблик свистнул раза два сквозь зубы и забормотал еле слышно старую-престарую горскую песню:
Рудокопы идут, рудокопы идут
На гору из долин.
Будут скалы пробивать,
Злато, серебро добывать.
Пораженные мужики теснились около убитого.
– Удивительные дела творятся в этих Татрах, – прошептал один из «чужаков», отходя к перевалу.
Никто не мог бы описать того, что видели мужики. Казалось, радуги змеились в долине; казалось, тихие пруды, и озера, и сверкающие синим золотом ручьи загорались в тумане; по горным лугам и склонам тянулись вереницы синих туманов, словно двигались огромные синие задумчивые призраки. Иногда в голубом сумраке проплывало что-то белое, крылатое; иногда из золотистого озера поднималось откуда-то снизу словно серебряно-розовое облако.
Казалось, что огромные стаи чудовищных рыб со светящейся чешуей кидаются в серое море туманов, а иногда с долины словно летел к небу ангел с гремящими крыльями.
А вдали все спокойнее, все светлее раскрывалась главам равнина липтовская. Казалось, в этот час над нею витали золотисто-розовые сны. Спокойно дышала грудь ее.
Вдруг Яносик Нендза Литмановский пронзительно свистнул и зазвенел над долиной поднятой высоко, выше орлиного пера на его шляпе, чупагой с медными кольцами.
Тяжело, пусто было в доме стариков Нендз после ухода Яносика, единственного сына.
Но так нужно было – и он пошел.
Пошел, как некогда шел мстить шляхте за мужиков и удержать ее карающую руку после битвы под Берестечком.
Пошел, как некогда шел для того, чтобы провести польского короля по шведским трупам на родину, в его королевство.
Теперь шел Яносик в третий раз за Татры, чтобы победить нищету, добыть землю для польских мужиков, своих земляков, голодающих гуралей.
Молча смотрели друг на друга старики, родители Яносика, сидя в большой белой избе, под толстыми, резными столбами, подпиравшими потолок.
Так нужно было, сын должен был идти. Это было его дело.
На то он был мужчина, на то и родился.
И с гордостью смотрели друг на друга родители Яносика.
Ведь не черт его создал, не колдунья подарила ему рубаху, пояс и чупагу, – рубаху, в которой заключено упорство, пояс, в котором – сила, и чупагу, которая сама девять дверей прорубит.
Это они, Ясек Нендза из Гроня, старший сын Ясека Нендзы Литмановского и Марины, Чайковой дочери, и она, Каська, единственная дочь Вальчака из Скибувки, зачали его в июньскую благоуханную ночь.