Легенда Татр
Шрифт:
– Весь мир покорил бы! Все было бы ему нипочем! Даже моря не испугался бы.
– Да!
– Все мне чудится, будто он глядит на нас.
– Он и глядит. Только он о нас не думает. Он думает о том, что было тысячу лет тому назад, а то и раньше. Он вспоминает то время, когда весь свет покрывали снега и льды. И была вечная зима. Кругом, насколько хватает глаз, – все лед да лед! И тихо. Не шелохнется ничто. Как играли здесь ветры, – стоило послушать! Как солнце сверкало на снегах! Даже птиц не было, что им тут делать: ничего, одни скалы да лед.
– Да и мне иногда по ночам казалось, что вершины говорят между собой, – сказал Яносик. – Только не придумаю, о чем они могут говорить?
– Эх, Яносик, есть у них о чем потолковать. Кривань на людей и глядеть-то не станет. Не все ли ему равно, кто мы, откуда! Так-то!
– Так вы думаете, крестный, что они ничего о людях не говорят? – спросил Яносик.
– Станешь ты о муравьях да о клопах толковать? А ведь муравей-то, коли его с нами сравнить, больше, чем мы против гор!
– Э, – вмешался Кшись, слушавший их разговор, – о клопах иной раз можно больше сказать, чем обо всех солтысах, войтах и каштелянах! Клоп, он – епископ! Как залезет он тебе за рубаху, так и ксендз на исповеди не заставит тебя так каяться! Так из-за него ночью напляшешься, что, кажись, бабу и ту ко всем чертям вышвырнул бы!
– Хе-хе-хе! – засмеялся Саблик.
Яносик перед дальнейшим походом дал людям отдохнуть в лесу под Криванем. Отдыхать решили до вечера. Из луков настреляли всякой дичи, так что еды хватало, но приходилось довольствоваться сырым мясом с солью, потому что Яносик запретил разводить огонь: он боялся, что дым выдаст их, хотя кругом был сплошной лес.
Известно, что дьявол не спит никогда, и ежели ему нечего делать, так он когти о копыта точит.
Мардула сказал Кшисю и Галайде, с которыми водил дружбу:
– Знаете что, ребята? Неохота мне целый день в лесу без дела валяться.
– А куда же идти хочешь? – спросил Галайда.
– Пошел бы выпить чего-нибудь, – отвечал Мардула. – А удастся по пути украсть что-нибудь – и то ладно. Жалко терять день понапрасну.
– И то правда… Это ты хорошо сказал. Ты – голова! А куда же пойдем? – спросил Кшись.
– Да куда-нибудь, нам везде дорога.
– Выходная близко, – сказал Галайда.
– Королевская Лехота, Кокава…
– Прибилина, – добавил Кшись. – Любовница у меня была оттуда, когда я на работу в Буду ходил.
– Может, она еще
– Верно! Она коли меня увидит, так разом все бросит – детей, мужа, дом – и пойдет со мной! – ничуть не смущаясь, ответил Кшись.
Галайда посмотрел на него с недоверием.
– Бывает, – сказал он.
– Ну, значит, идем? – спросил Мардула.
– Идем! – не задумываясь, объявил Галайда.
– Яносик не велел уходить, – сказал Кшись.
– Чего там! – отвечал Мардула. – Мы будто за ягодами идем. А своих догоним: тысяча человек в лесу не затеряется. Пошлет господь бог удачи – тогда признаемся и Яносику часть отдадим.
– Он не возьмет.
– Ну, тогда Стопкам да Саблику: они при нем состоят. Страсть как мне хочется пойти! Ведь больше пяти лет не крал! С тех пор как поймали меня из-за порток под Кальварией, я еще до сих пор нигде не был!
– Эх, – сказал Кшись, – а еще Мардула!
– Ведь это все равно что соловью петь запретить! – сказал Мардула.
– Верно! – подтвердил Галайда.
– Из меня вор не бог весть какой, – сказал Кшись, – а вот выпить – выпил бы! Второй день, как в корчме не был! Первый раз в жизни так случилось…
– Неужто не бывало с тобой такого случая?..
– Разве тогда, когда еще в пеленках лежал… Я никогда не болел, а как захвораю, так либо меня пусть несут в корчму помирать… либо корчму ко мне.
Они пошли дальше. Вдруг их остановило любопытное зрелище. На лесной тропе над небольшой котловиной медведь, молодой, но уже довольно большой и сильный, скалил на них зубы и с отчаянным ревом пытался подняться на задние лапы; за левую заднюю ногу он схвачен был железною пастью капкана.
– Господи Иисусе, – воскликнул испуганный Кшись и попятился. А Мардула мигом поднял чупагу, но Бартек Галайда удержал его за руку и спокойно сказал:
– Оставь, он молодой и в капкане.
– Да ну? – удивился Мардула.
– Ах, чтоб тебя, а я и не понял, – сказал Кшись, оправившись от испуга. – Ишь дурень, не разглядел капкана-то!
Капкан стоял на тропе, по которой гоняли волов на пастбище, а над капканом, по охотничьему закону, поставлена была жердь с поперечной дощечкой наверху – для предупреждения прохожих.
Две половины обруча с длинными острыми зубьями лежали на мху, широко раздвинутые. Когда медведь наступил на пружину, они сомкнулись, а прикованная к капкану на толстой цепи тяжелая колода не позволяла двинуться зверю с места.
– Старый медведь и не такой капкан утащит, даже на дерево влезет с ним, – сказал Галайда.
Медвежонок злился и в то же время был охвачен смертельным ужасом: он то скалил на мужиков клыки и пытался грозить им передними лапами, то пытался бежать, но железные обручи и колода удерживали его на месте.
Он метался и стонал от боли.
– Застрели его, – сказал Кшись Мардуле.
– Ладно, – Мардула снял ружье с плеча.
Но Галайда вступился:
– Оставьте его. Он молодой. Что он вам худого сделал?