Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице

Лисочка С.

Чувствовала я себя на удивление хорошо: горло не болело, нос, хоть и был слегка заложен, но не до такой степени, как вчера, жара не было, и даже боль в ногах не ощущалась.

— И выглядишь ты гораздо лучше, — сказала Огния, выкладывая передо мной на листе кувшинки запеченного на углях крупного карпа и выставляя в чаше дымящийся отвар из ягод шиповника. — Но, все равно, сегодня не пойдем никуда. Отдыхаем сегодня. Будешь меня учить читать по-вашему.

Говорила она теперь, мешая ледово-эльфийские слова с сурано-ицкаронскими, а иногда и вовсе соединяя в одном слове корни обоих языков. Звучало это забавно, особенно с учетом того, что словообразование и грамматику Огния все-таки использовала ицкаронские, ставя, к примеру, эльфийское слово в падеж, которого в

ледово-эльфийском нет [77] . Но, надо отдать ей должное, ледово-эльфийских слов в ее речи было не так уж и много — четверть, не более того. Однако! У девочки память — жрец Библиотекаря позавидует. И когда я ее только успела стольким словам выучить? Неужели вчера днем, пока мы шли?

77

В ледово-эльфийском языке три падежа (именительный, предложный и общий).

— Хорошо, — покорно сказала я, хотя и чувствовала в себе силы выступить в путь сразу после завтрака и идти весь день. — Сейчас съем эту прекрасную рыбину, выпью чаю, и начнем. Кстати, а откуда ты эту чашу взяла? Раньше ее у нас не было. Где-то рядом человеческое жилье есть, и ты там побывала?

— Почти, — ответила Огния, одобрительно наблюдая, как я угощаюсь завтраком. — Только не подумай, пожалуйста, что я ее украла. Ничего подобного! Ее, наверное, выбросили, а я ее нашла. В кустах, рядом с лестницей.

— Какой лестницей? — спросила я, взяв чашу в руки и осматривая ее.

Ночью мне и дела не было до того, из чего я пью, но теперь-то я видела, что чаша эта отлита из бронзы, которая сделалась почти черной от времени, и что на ней вырезан лут — иероглифическая письменность, имевшая широкое хождение четыре тысячи лет назад в краях куда как более южных. Впрочем, лут до сих пор используется лутомскими жрецами в ритуальных надписях. К слову сказать, надпись на чаше я легко прочла [78] — это было восхваление Чисму — лутомскому аналогу нашего Недоперепила [79] .

78

Лут, по сути, является отдельным письменным языком, со своими правилами и грамматикой, и мало общего имеет с разговорным лутомским. Потому Лара, зная правила чтения лута и примерно полторы тысячи иероглифов, довольно свободно могла его читать, а вот разговаривать по-лутомски не умеет.

79

На самом деле Чисм (или Чесем, как его называют на юге Лутомии) вовсе не является аналогом ицкаронского Недоперепила, хотя и считается богом винограда и вина. Дело в том, что Недоперепил, в первую очередь — бог разгульного веселого пьянства, а Чисм — бог-покровитель погребальных ритуалов. По представлениям лутомцев, когда человек умирает и попадает в загробный мир, то прежде чем он предстанет на суд богов, его тело должно быть должным образом подготовлено — забальзамировано. Во время бальзамирования бальзамировщик, помимо всего прочего, выпускает из человека всю его кровь, собирая ее в специальные керамические сосуды; считается, что этой кровью Чисм поливает виноградники. Таким образом, вино, по представлениям лутомцев, является очищенной кровью предков, и его пьют, в первую очередь, ради приобщения к их мудрости. Именно потому употребление вина требует осторожности: выпив слишком много, лутомец рискует потерять свою личность, напитав ее частями чужих личностей.

— Э… нет, не лестницей, — поправилась Огния. — Как это правильно сказать? Пирамидой, как лестница… лестничной пирамидой… мммм…

— Ступенчатой пирамидой, — догадалась я.

— О, точно! Я, когда травы для тебя собирала, наткнулась на нее — на ступенчатую пирамиду. Она высокая была. Я на нее лезть не стала — зачем? А чаша у подножья

нашлась. В траве лежала, рядом с кустиком женьшеня, который мне нужен был. Я подумала, что она пригодится, чтобы отвар сделать. Пить-то удобнее, чем травы, корешки и ягоды жевать. А что? Не надо было ее брать?

— Пирамида? — я не верила своим ушам. — Здесь, почти на побережье океана? Да еще и ступенчатая?

Лутомию часто называют страной пирамид, хотя вопреки распространенному мнению, пирамид здесь не так уж и много: всего шестнадцать, и из них лишь две ступенчатые. Все они страшно древние — девять тысяч лет! Для какой цели древние лутомцы их строили, не вполне понятно — в разное время их приспосабливали то под дворцы, то под храмы, то в качестве амбаров для зерна использовали. Конечно же, они служили (а некоторые и поныне в этом качестве служат) и как усыпальницы для наиболее выдающихся лутомских правителей — Томов. Но все они находились довольно далеко от того места, где мы сейчас были — на юге, под Мимфисом, в Долине Томов. На побережье их нет. Считается, что нет. Считалось. До прошлой ночи, когда одна лисица-кицунэ, разыскивая лечебные травы для своей захворавшей спутницы, наткнулась на одну из них.

От возбуждения я подскочила на ноги и принялась ходить туда-сюда; Огния поднялась вслед за мной и поймала меня за локоть.

— Лара, с тобой все в порядке? — спросила она, настороженно заглядывая мне в глаза. — Ну пирамида, да… Кричать-то на весь лес зачем?

— Ты не понимаешь, — ответила я, хватая ее за плечи. — Это же не может быть! Их здесь не строили никогда. На две сотни километров ни одного крупного поселения, кому бы тут их строить? Здесь и камня для строительства подходящего нет. Не может быть тут пирамиды! Тем более ступенчатой!

— Ну, тогда ее и не было там, где я ее видела, — покорно согласилась Огния. — Не было. Женьшень был, чаша была, а пирамиды не было. Показалось мне. Ты не волнуйся только. Вредно тебе волноваться. Думаешь, вылечилась? Надо спокойнее, без резких движений. Ладно?

Я постаралась унять обуявшую меня дрожь нетерпения. Вдохнула и выдохнула три раза. Помогало не очень. Да и с чего я должна быть спокойна, когда у меня под боком самое настоящее археологическое открытие?

— Как далеко эта пирамида отсюда, в какую сторону идти? — спросила я. — Я должна ее увидеть!

— Так ведь ты сама сказала мне, что не может быть пирамиды, — слегка обиделась Огния. — Ладно, если интересно, то идти надо на юг и на восток. Это часа полтора на моих лапах. С тобой, в твоем состоянии, весь день идти надо будет.

Я подняла чехол с Месяцем и принялась закреплять его за спиной. Огния с большим беспокойством смотрела за моими приготовлениями.

— Мы же договаривались сегодня не ходить никуда, — напомнила она мне. — Ты обещала меня читать научить…

— Это может оказаться открытием мирового масштаба! — безапелляционно заявила я. — А читать я тебя еще научу, не сомневайся даже. Показывай дорогу!

Огния покачала головой, вздохнула и взяла меня за руку.

— Лара, ты — сумасшедшая, — заявила она мне. — Эта пирамида давно стоит там, по всему видно. Думаешь, она тебя еще один день не подождет, пока ты не поправишься, как следует? А если по дороге тебе хуже станет, что делать? Ладно. Ладно, я не спорю. Хочешь к пирамиде — пойдем к пирамиде. Не жалуйся потом, если опять пальцем пошевелить не сможешь. Или если еще что-нибудь в этом роде случится.

— Не буду, — пообещала я ей.

2

Ушли мы недалеко — километра на три от силы, но в этом не было моей вины. Со стороны океана ветер вдруг принес тяжелые свинцовые тучи, в полчаса затянувшие все небо от края до края. Пошел дождь, очень быстро превратившийся в ливень, неприятно напомнивший мне о буре, которую я пережила на мостике «Туфли Кирмиса». Непогода застала нас посреди молодого редколесья, и мы с Огнией спрятались под кроной невысокого каштана, но это укрытие оказалось не слишком надежным: дождь был слишком силен, и его струи легко прошивали насквозь начавшую желтеть крону.