Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене

Гольдони Карло

 Менявшем только школы, а не класс.

 Вот почему Жуан уже без чванства

 Избрал для сердца

 Подвиг постоянства.

 Лишился он

 Всех вычурных манер,

 Являя удивительный пример

 Поборника таких высоких качеств,

 В которых был когда-то очень слаб,

 Теперь не пил, чужих не трогал баб,

 Но в этом, кстати, не было чудачеств,

 Все страстные натуры год от года

 В себе самих

 Рождают

антипода.

 Продолжу песнь

 Без лишних аллегорий.

 Жуан бы пережил такое горе,

 Когда бы все, что,

 Перьями скрипя,

 О нём не написали без смущений,

 Он сам во всех деталях обольщений

 Теперь не опрокинул на себя.

 Воистину, как говорит Писанье:

 От больших знаний

 Большее страданье.

 Он помнил всё,

 Как роль свою артист,

 Как партию великий шахматист,

 Одной лишь скромной пешки продвиженье,

 Противного коня ответный скок,

 Жуан уже средь множества дорог

 Всей партии предвидел продолженье,

 Припоминая прошлое к примеру:

 “Да, так вот соблазнял я

 По Мольеру!”

 Пусть шахматы

 И древняя идея,

 Игра любви во много раз древнее.

 Хоть и хитёр бывает ход конём,

 В игре любви ходы замысловатей.

 Играть случалось

 Даже в женском платье,

 Как ни смешно, жуанил он и в нём,

 Когда его — по Байрону — в серале

 Наложницы султана соблазняли.

 Я думал,

 Что Жуана в первый год

 Лишь собственная ревность подведёт.

 Она одна была в моём прогнозе,

 Возможная, как прошлого урок,

 Не страшная, как лёгкий ветерок,

 Дающий горделивость нежной розе,

 Но я не мыслил, занятый романом,

 Что лёгкий ветер

 Станет ураганом.

 Сначала солнце

 С примесью багряной

 Заволоклося пеленой туманной,

 Вскипело море кипятком крутым,

 Да так, что волны с тучами смешались,

 Да так, что даже чайки не решались

 Четыре тёмных дня летать над ним.

 Душа моя покрылась тоже мраком,

 Что для сюжета стало

 Грозным знаком.

 Четыре дня

 Сквозь роковую хлябь

 Мне одинокий виделся корабль,

 Я слышал вопль:

 “Спасите наши души!” —

 И всё смолкало в мрачном гуле гроз.

 На пятый день сигнал тревожный “SOS”

 Не с моря прилетел ко мне, а с суши,

 Где, видно, свой пронёсся ураган:

 “Наташа потерялась.

 Твой Жуан”.

 Я

горе

 Морем измерять хотел,

 Я думал, море — мерам всем предел,

 Но море всё же людям покорялось,

 Хотя урон и от него велик,

 Но чем измерить мне тревожный крик

 Души живой: “Наташа потерялась”?

 Теперь я знал, что есть для поморян

 За морем горя

 Муки океан.

 Я думал о Наташе и Жуане,

 Уже плывя в небесном океане.

 С покачиваньем,

 С дрожью плоскостей

 Наш славный ТУ-154,

 Казалось, плыл в каком-то новом мире,

 Освобождённый от земных страстей.

 Не потому ль привыкшие к высотам

 Бывают холодны

 К земным заботам?

 Как хороши,

 Похожие на наши,

 Высокие небесные пейзажи.

 Видна лыжня, бегущая ко дню...

 Кто ж тот безумец,

 Для земли безвестный,

 Вот в этой беспредельности небесной

 Пробивший одинокую лыжню?

 Пастух ли, отгонявший зверя злого,

 Или гонец

 Пророческого слова?

 Хотел бы знать,

 Где раньше всё явилось:

 Взошло ли от земли

 Иль к ней спустилось?

 Здесь каждый миг родит пейзаж живой,

 Как будто не домой летим, а вдаль мы:

 Далекой Кубы голубые пальмы

 Приветливо качают головой.

 Небесные пейзажи над планетой

 Блуждают,

 Как бродячие сюжеты.

 А на табло

 Сигнальные огни

 Уже сигналят: “Пристегнуть ремни!”

 На всякий случай, если будет встряска,

 Чтоб с кресла не взлететь и не упасть,

 Земля опять берёт над нами власть.

 Пусть небеса — и в них земли привязка,

 Как в старой зыбке с лямкой и крюком,

 Подвешенной

 Под низким потолком.

 Вновь препоясан

 Тяжестью земной:

 Так что же, что с Жуановой женой?

 Я горько плачу...

 Милые, доверьтесь.

 Моим слезам над выдумкой моей.

 Нет, выдумайте собственных детей,

 Жените плохо, а потом и смейтесь!

 Не до игры, сама игра порой,

 Дойдя до слёз,

 Не кажется игрой.

 Вот и земля.

 О, как она трясёт,

 Должно, в отместку за покой высот.

 Не тратясь на случайные заметы,

 Спешу в такси, оглохший от гудьбы,

 К Жуану... По иронии судьбы,

 Покойное стояло “бабье лето”,

 И странно было, что в таком покое

 Могло случиться

 Что-нибудь плохое.