Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене
Шрифт:
С тем чтоб ошеломить приёмом верным.
Вадим успел отставить чемодан.
Жуан к нему вплотную.
— Я Жуан!
— И что?
—А вот что! —
И ударил первым.
Была крепка гордеевская кость,
К тому же и удар
Пришёлся скользь.
— Полундра! —
Хоть и быстрый,
Но приметный
К Жуану полетел кулак ответный,
Другой бы от него, наверно, сник,
Но от удара при таком
Друг знал приём,
Используемый в боксе,
Так что противник цели не достиг.
За этой первой стычкою, однако,
И началась
Отчаянная драка.
Теперь они сцепились
Грудью в грудь,
Глаза в глаза,
Да так, что не моргнуть.
— Прощайся с жизнью, выродок проклятый! —
Хрипел Жуан в неукротимом зле
И, изловчась, ударил по скуле,
Когда Вадим шатнулся на попятный.
Но и тому, впадающему в злость,
Ударом хитрым
Врезать удалось.
Запахло кровью —
Той, что вечно в трате,
Той алой, что всегда
За всё в расплате:
За Жизнь и Честь,
За Истину и ложь.
Сейчас она окапала нежданно
Сорочку белоснежную Жуана.
Торжествовал подлец,
А всё ж, а всё ж,
Как ни хитри он хитростью лукавой,
При равной силе побеждает правый.
Жуанова губа
Кровоточила,
Но это лишь его ожесточило,
Зато теперь Вадим Гордеев, в ком
Для битвы цели не было и жажды,
Своё лицо ему подставил дважды
И дважды повстречался с кулаком.
Он только зашатался, глядя тупо,
И выплюнул
Два драгоценных зуба.
Я видел
Драку злобную собак,
Я видел в ранней молодости, как
Дрались два жеребца непримиримо.
Читатель мой, не горько ли , пойми,
Такое же увидеть меж людьми.
Жуан лишь свирепел и бил Вадима,
Уже и нос ему сравнял с губой,
Но всё же продолжался
Смертный бой.
Жуан не видел,
Как народ собрался,
Как кто-то разнимать их попытался,
Жуан не слышал, как по мостовой,
По улице,
По скверу
Бегом быстрым,
Подбадриваясь милицейским свистом,
Бежал, запаздывая , постовой.
Вадим уже упал с кровавой маской
И вывернутой
В сторону салазкой.
Вадим лежал.
Жуан стоял хмельной,
До боли потрясённый тишиной.
И понял он по напряжённым лицам,
По голым веткам у барьера тьмы,
Что
Уже прошла незримая граница.
И только с тем одним,
Упавшим наземь,
Ещё как будто
Сохранялись связи.
Вадим лежал.
Жуан стоял над ним,
Тоской и человечностью томим:
Позор был смыт,
Но лёгкость от успеха
Сменилась горькой тяжестью потом,
Что наказал прохвоста, а в самом
Его же боли отдаётся эхо.
Такая человечность выше права,
Есть в человечности
Своя отрава.
— В чём дело? —
Вопросил порядка страж
И, охватив всей драмы антураж,
В Жуане быстро разгадал убийцу,
Но, деловитый, был хоть и безус,
Прощупывая у матроса пульс,
— Связать бандита! —
Бросил бригадмильцу,
Прислушался с гримасою кривой
И удивился:
— Кажется, живой!..
— Кто был свидетель? —
Публика молчала.
— Кто, повторяю, видел всё сначала? —
Опять не отозвался ни один,
Иные даже расходиться стали,
Когда же друга моего связали,
Старушка появилась из-за спин
И назвалась, лицо своё заботя:
— Пишите...
Худокормова Авдотья. —
Связали друга
Лишь за то, что он
Был очень уж расхристан и страшон.
Сорочка кровенела после драки,
А красный сбитый галстук, моды крик,
Дрог на плече Жуана, как язык
От бега запалившейся собаки.
С готовностью,
Неслыханной в бандите,
Он с хрипом молвил:
— А теперь ведите!
У двух машин,
Что привлекли зевак,
На каждой виден был особый знак,
Отчётливый и по значенью чёткий.
Вадима увезли из-под куста
Под знаком милосердного креста,
А друга в чёрном кузове с решёткой.
С ним, даже связанным,
Скажу меж делом,
Авдотья Худокормова не села.
Люблю слова.
Их смысл всегда мне нов,
Но есть среди бродячих звучных слов
Слова со смутной смысловой нагрузкой.
К примеру, лишь с намёком на исток
Уютный милицейский закуток
В народе прозывается кутузкой.
И надо же!.. Эпоха созиданья,
А держатся
За старые прозванья.
В милиции,
Когда ведут опрос,
Доставкой именуется привоз,