Легенды о Христе (с илл.)
Шрифт:
Мальчика ни разу еще не брали в храм, пока он не подрос настолько, чтобы понимать все окружающее. И теперь родители водили его по храму и показывали все его великолепие.
Там были длинные ряды колонн, золотые алтари; святые мужи сидели на циновках и поучали своих учеников; тут можно было видеть и первосвященника с нагрудником из драгоценных камней; занавеси из Вавилона, затканные золотыми розами; громадные медные двери, которые были так тяжелы, что тридцать человек едва могли отворять и затворять их… Не перечесть всего, чем славился этот знаменитый
Но мальчика, которому всего было двенадцать лет, мало занимала роскошь и великолепие храма. Мать говорила ему, что все это величайшие редкости во всем мире. Она говорила, что ему еще не скоро придется снова увидать их: в бедном городке Назарете, где они жили, нечем было любоваться, кроме пыльных улиц.
Но ее рассказы не производили на мальчика большого впечатления. Мальчик, казалось, с удовольствием убежал бы из храма и вернулся играть в узкие улицы Назарета.
Но вот что было удивительно: чем равнодушнее выглядел мальчик, чем рассеяннее делался его взор, тем веселее и довольнее становились его родители. Они радостно кивали друг другу за спиной мальчика и, казалось, были вполне счастливы. Наконец мать сжалилась над усталым ребенком и сказала:
– Мы ходили слишком долго. Поди отдохни немного!
Она присела у подножия одной из колонн и сказала мальчику, чтобы он лег на пол и положил голову ей на колени. Мальчик охотно ее послушался и сейчас же задремал.
Как только он заснул, жена сказала мужу:
– Ничего я так не боялась, как той минуты, когда он войдет в Иерусалимский храм. Я думала, что, увидя Дом Божий, он захочет навсегда остаться в нем.
– Я тоже боялся этого путешествия, – сказал муж. – При его рождении было немало чудесных знамений, указывавших на то, что ему суждено стать великим царем. Но что принесет ему с собой даже царский сан, кроме забот и опасностей? Я всегда говорил, что, как для него, так и для нас, лучше всего будет, если он останется простым плотником в Назарете.
– С тех пор как ему минуло пять лет, – задумчиво сказала мать, – с ним не случалось больше никаких чудес. И сам он не помнит ничего из того, что происходило во время его младенчества. Теперь он такой же ребенок, как и все остальные дети. Конечно, да будет на все воля Господня, но я начинаю надеяться, что Бог в Своей милости изберет другого для высоких судеб и оставит мне моего сына.
– Что касается меня, – продолжал муж, – я уверен, что все пойдет хорошо, если он ничего не узнает о знамениях и чудесах, происходивших в первые годы его жизни.
– Я никогда не заговариваю с ним об этом, – отвечала жена. – Но я боюсь, что помимо меня может случиться что-нибудь такое, что откроет ему, кто он. Больше всего боялась я вести его в этот храм.
– Ты можешь успокоиться: опасность миновала, – сказал муж. – Скоро мы снова вернемся в Назарет.
– Я боялась книжников в храме, – продолжала жена. – Я боялась пророков, которые сидят здесь на своих циновках. Я думала, что, когда он появится перед ними, они все встанут и преклонятся пред ним, как перед царем иудейским.
Она помолчала немного, задумчиво глядя на спящего сына.
– Одного я не понимаю, – снова заговорила она, – я думала, что когда он увидит судей, разбирающих здесь людские распри, книжников, поучающих юношей, или священников, служащих Господу, то он очнется, и переполнится душа его, и он воскликнет: «Я родился, чтобы жить здесь среди этих судей, книжников и священнослужителей!»
– Что за счастье для него жить в этих галереях? – прервал муж. – Разве он не может бродить по холмам и горам в окрестностях Назарета?
Жена тихо вздохнула.
– Он так счастлив там, дома, – сказала она. – Как любит он ходить со стадами овец на далекие пустынные пастбища, как любит он бродить по полям и смотреть на труды поселян!.. Нет, я не могу и подумать, что мы поступаем нехорошо, стараясь удержать его около себя…
– Мы только избавим его от величайших страданий, – сказал муж.
Так продолжали они тихо беседовать, пока не проснулся мальчик.
– Ну что, – спросила мать, – ты теперь отдохнул? Вставай, наступает уже вечер, и мы должны успеть вернуться к палаткам.
Они находились в это время в самой дальней от входа части здания.
…Немного спустя им пришлось проходить по старинной пещере, которая сохранилась со времен первой постройки храма. Там у стены стоял медный рог, такой большой и тяжелый, что никто не мог поднять его и затрубить. Он был исцарапан и погнут, снаружи и внутри покрыт пылью и затянут паутиной, сквозь которую едва виднелись следы древних письмен. Тысячи лет прошли, и никто не пытался извлечь из него звук.
Увидя громадный рог, мальчик в изумлении остановился.
– Что это такое? – спросил он.
– Это рог, называемый Голосом Князей Мира, – отвечала мать. – Им Моисей сзывал детей Израиля, когда они рассеялись по пустыне.
С тех пор никто не мог извлечь из него ни единого звука. Это удастся сделать только тому, под чьей властью соберутся все народы земли.
Женщина с улыбкой, как старую сказку, передавала сыну это предание, но мальчик стоял как очарованный перед громадным рогом, пока мать не позвала его. Из всего, что он видел в храме, ему понравился только этот рог. Он охотно остался бы, чтобы хорошенько разглядеть его.
Пройдя еще немного, они очутились на большом, широком дворе храма.
В одном месте толщу холма, на котором стоял храм, прорезала широкая, бездонная расщелина, образовавшаяся еще в незапамятные времена; когда царь Соломон строил храм, он не велел ее засыпать. Вместо же моста или решетки Соломон приказал укрепить над расщелиной клинок в несколько локтей длины лезвием вверх. Проходили века за веками, текли события, а клинок по-прежнему висел над расщелиной. Его покрыла ржавчина, заклепки его расшатались от времени, а лезвие дрожало и качалось, когда кто-нибудь тяжелой поступью проходил по двору.