Легенды, рассказанные у костра

Кузнецов Константин Викторович

Я покрутил в руке старую монету, улыбнулся и убрал ее в карман - мой единственный отцовский подарок. Подойдя к календарю, я сдвинул метку и посмотрел на магическое число. Завтра был мой очередной день смерти, который с завтрашнего дня я собирался переименовать в первый день рождения.

В поисках истины

Он шел возле меня, с интересом изучая высокие небоскребы, отчего совершенно случайно не заметил, как наступил в глубокую лужу. Я равнодушно хмыкнул, слушая, как

он изрыгает тысячи проклятий.

– Неужели нельзя соорудить нормальные дороги, - возмутился проверяющий.

В ответ я лишь пожал плечами. Он, наверное, и не слыхал о человеческой поговорке про дураков, ну и собственно говоря ...

С другой стороны: откуда ему знать? Все-таки Небесная канцелярия, им до насущих проблем далековато. Судят о жителях земли по старым записям или воспоминаниям. У людей, кстати, тоже самое: совсем перестали замечать очевидные вещи, все равняются на букву закона. А что такое закон? Да по сути дела - ограничение свободы, а с другой стороны, наоборот, свобода и есть. Сплюнув под ноги, я в очередной раз зашел в тупик, наверное, уже тысячный раз за последнюю сотню лет.

Мы остановились у небольшого скверика, в тенистых зарослях которого скрывался летний театр.

– Ну, что скажешь? Они здесь собираются?
– спросил проверяющий, злорадно сверкнув очами. Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?

Сделав удивленное лицо, я пожал плечами.

– Стало быть, времена искусства прошли?
– констатировал Небесный.

– Изменились, - не согласился я.

Он кивнул и сделал пометку в своем черном блокноте. В этот момент, как назло в сквере возникла компания пьяных подростков. Слегка хамоватые, напыщенные, полны юношеского максимализма. В целом неплохие ребята. Один в будущем станет врачом, второй - отцом троих детей. Причем, хорошим отцом, надежным и любящим.

Но проверяющий, видимо, не увидел будущего. Вернее сказать, не захотел увидеть. Недовольно поморщившись, он злорадно осклабился и вывел в своем дневнике очередную пометку.

– Куда теперь?
– поинтересовался я.

– Давайте вон туда, - указал Небесный на скромную церковь, затерявшуюся среди проездных дворов и старых пятиэтажек; не сделав и шага, он спросил: - Много народу собирается?

– Да как сказать: когда много, когда не очень?

– Раньше, каждый седьмой день толпами приходили. А сейчас? Стало быть, меньше стали верить. Нехорошо.

– Почему же меньше?!
– возмутился я.
– Просто времена изменились. А так больше верующих, вон на Пасху посмотри, очереди стоят.

– Неубедительно, - фыркнул Небесный.
– Не вижу искренности. Для них это престиж, пафос, вот и спешат с Богом пообщаться, а по сути дела, наигранно.

Блокнотный лист пополнился еще одной - как мне показалось - нехорошей заметкой.

Проверка продолжалась уже шестой день - на моем веку, уже сотая. И каждый раз меня пытались убедить, что люди стали злее, бессердечнее. Только у меня на этот счет другая позиция. Слишком уж я долго на земле. Поначалу тоже так думал, а потом понял: мир меняется, люди становятся другими, но вместе с ними и добро со злом преломляются что ли, то есть приобретают другую форму. Конечно, многое остается неизменным, например: смерть, голод, войны.

Или искренние чувства, рождение ребенка, радость долгожданной встречи. Вот и приходится мне выслушивать шаблонные фразы Небесной канцелярии, а потом вести их совсем в другие места, где можно повстречать истинное добро.

Они, конечно, не верят, морщат свой напыщенный лоб, тыкают остро заточенным карандашом в разные стороны, а потом все-таки соглашаются. Не могут не согласиться, потому как в таких вопросах, две истины быть не должно.

Мы остановились возле стадиона, затем прошлись по шумным набережным центра. Я через плечо наблюдал, как полнится записями блокнот проверяющего.

– Ну, вот кажется и все, - подытожил он, поставив в конце своего отчета жирную точку.

– Какой вердикт?
– полюбопытствовал я.

– Неутешительный, - сухо произнес он в ответ.

Я вопросительно приподнял брови, изобразив искреннее удивление. Небесный, заметив мою реакцию, нехотя объяснил:

– По сравнению с прошлым столетием, добра стало меньше на пять процентов, искренности на семь, а про помощь ближнему я вообще молчу. Недопустимый порог. Скорее всего, придется принимать меры.

– Какие?
– подавленным голосом спросил я.

– Ну, для начала напустим невероятную жару, подорвем экономику страны, а после, если этого будет мало, атакуем мором. В целом стандартная, давно отработанная схема. Люди разбегутся как тараканы по щелям, по разным городам, переберутся к родственникам. Может быть, тогда поймут, что так жить нельзя.

– Не судите, да не судимы будете, - буркнул я себя под нос.

– Вы что-то сказали, Прокуратор?

– Да нет, это я так, брюзжу по-стариковски.

Небесный удовлетворенно кивнул. Я грустно вздохнул.

– Сколько говорите, там процентов не хватает?

– Пять, семь, девять - растеряно произнес Проверяющий, сверяясь с записями.

– Великолепно, - я хлопнул в ладоши и, щелкнув пальцами, изменил мир. Мы пронеслись по пустынным проспектам, переулкам, площадям. В самую отдаленную часть города.

Первая остановка удивила Небесного. Церковь при онкологическом центре, в которой мы оказались, видела гораздо больше настоящих молитв, чем те которые воздвигли богачи ради собственного успокоения. Здесь люди вместе с Богом боролись за жизни своих близких. Они просили, умоляли, отдавая взамен самих себя, полностью, без остатка. Яркий свет ударил в глаза Небесного, отчего он едва удержался на ногах. Сила молитв здесь была несопоставима ни с чем. Карандаш упал на пол, закатившись под скамейку, прямо напротив иконы всех святых.

Я дал ему возможность отдышаться и вновь нарушил тишину щелчком.

Мы оказались на вокзале. Конечно это не дворец бракосочетаний, но здесь, поцелуи прощающихся видели мне более искренними, а обещания не имели оттенка лжи.

Проверяющий долго стоял в оцепенении, потом сел и, отложив в сторону свой весомый блокнот и что-то зашептал. Я расслышал слова восхваления. На моих глазах выступили слезы счастья.

То была лишь наша вторая остановка. Я собирался показать ему истинную ценность человечества, которую не так-то легко отыскать, а когда отыщешь, невозможно в нее не влюбиться, забыв обо всем на свете.