Легионы просят огня
Шрифт:
Тит не выдерживает и орет:
— Виктор, ради всех богов, дай ему шлем!
Легионер задумчиво:
— В этом чья-то голова…
В палатке Вара — уныние и мрак.
— Центурион, я прошу: одолжите мне ваш меч.
„Одолжите“. Какое мерзкое слово, подумал Вар. Вот так неудачно выберешь слово и…
Какая уже разница?
Центурион посмотрел на пропретора с усмешкой, которую даже не пытался скрыть.
Все равно неловко, подумал Вар.
— Центурион?
Тот
В первый момент Вар едва не выронил его. Тяжелый. Удивительно, как такая небольшая вещь может быть такой тяжелой.
Странно.
Она не выглядит убийственной. Она выглядит… уютной, что ли.
Вар усмехнулся. Деревянная рукоять, темно — коричневая от долгого использования.
— Как с ним нужно… — пропретор не договорил. Центурион взял гладий из его руки, небрежно показал, куда нужно упирать и как падать на меч. Вот так, грудиной на острие.
И вложил гладий в ладонь Вара.
— Это просто, — сказал центурион. У Вара от звука его голоса едва не пропала решимость. Все это превращается в какой-то фарс, подумал Вар. Нужно поскорее заканчивать.
Он протянул меч центуриону. В горле застыл ком, Вар сглотнул. На языке ощущался проклятый привкус шиповника.
— Я прошу: помогите мне.
Центурион помедлил. Кивнул.
„Как хочется вина“, подумал Вар. Напоследок. Хотя бы глоток…
— Подождите… Вино, — он обернулся к трибунам. — У кого-нибудь есть вино?
Короткий переполох.
— Нет, пропретор. Простите, вина нет совсем.
Обоз утрачен. Легионы утрачены. Все утрачено. Вар поджал губы. И даже вина теперь нет.
Центурион вышел на короткое время и сразу же вернулся. Вручил пропретору солдатскую кожаную фляжку.
— Что это?
— Попробуйте.
Вар сначала даже не смог выдернуть пробку. Ему помогли. Из горлышка — резкий запах.
— Что это? — повторил Вар. От странного, кислого до сведения скул, напитка ударило в голову. Все вокруг слегка закружилось. И стало не так страшно. И даже — Вар удивленно поднял брови — почти весело.
— Поска, — объяснил центурион. — Солдатское пойло. Четверть светлого вина на три четверти воды — и шагай до заката. Вам еще повезло, пропретор, вместо вина там мог быть уксус. Ну что… начинаем?
Вар в последний раз оглядел палатку, трибунов и слуг. Допил поску — до капли. Выпрямился. Странно, даже желудок не болит, подумал он. Хотя от такой бурды должен болеть обязательно…
Центурион ждал. Тусклый блеск солдатского клинка в его руке.
— Начнем, пожалуй, — сказал Вар спокойно. — Я… я готов.
Я иду медленно, чтобы лишний раз не взбалтывать то, что у меня уже взболтано под черепной костью. Голова болит так, что меня подташнивает.
Перед палаткой Вара я выпрямляюсь. Навстречу мне выходит центурион. Я не помню, как его зовут, он, вроде бы, из Восемнадцатого… или я путаю.
Центурион салютует.
— Легат? — кажется, он удивлен. Что-то в нем не так.
Я говорю:
— Центурион? В чем дело?
— Вам лучше поспешить, легат. Хотя… — он медлит. И от этой заминки мое сердце переходит на ускоренный бег.
— Что? Что случилось?!
Он качает головой.
— Думаю, все равно уже поздно.
И я внезапно понимаю, что он забрызган кровью — с головы до ног.
Я расталкиваю людей, стоящих у входа в палатку Вара.
— Наведите порядок, — приказываю охране. Тит Волтумий кивает. „Будет сделано“. Теперь вместо преторианцев, которых я, как всадников, отдал Нумонию, у меня охрана из простых солдат моего легиона. Как была у моего брата в день смерти.
Смешно.
— Пропретор!
Я вхожу в палатку. Я останавливаюсь.
Я — опоздал.
Некоторое время продолжаю смотреть, затем поворачиваюсь на пятках и выхожу прочь.
Перед глазами все еще маячит растерянное лицо Вара, с кровью, запекшейся в ноздрях.
Трус и слабак. Сбежал.
Кажется, мне все еще мерещится жуткий запах шиповника, витающий над всем этим побоищем. Интересно, болел ли у Вара желудок в последние мгновения перед смертью?
Надеюсь, что нет.
— Выставить стражу у входа, — приказываю я хрипло. — Никого не впускать, никого не вы…
Я вспоминаю бездыханные тела. Два трибуна, префект лагеря Девятнадцатого легиона и четыре центуриона — мертвы. Вряд ли кто-то из них захочет на свежий воздух.
— Никого не впускать, — говорю Титу. — Все.
Самоубийство — это как чума. Стоило легионерам узнать о гибели Вара, как еще несколько центурионов Восемнадцатого Верного падают на свои мечи. Потом тоже делают два десятка легионеров. Затем еще несколько. И еще.
— Эггин? — говорю я.
Префект лагеря Семнадцатого легиона хмуро поворачивает ко мне багровое лицо:
— Не дождетесь.
Падающий на трупы снег. Огромные хлопья падают — тяжелые, мокрые… падают на моих солдат.
Я моргаю. Снег исчезает. Почудилось?
Мой Семнадцатый легион в тяжелом состоянии. Потерял половину состава минимум. Когда я упал от удара однорукого, мы едва не утратили даже нашего орла… а Восемнадцатый легион — утратил. Именно его орла вестник принял за орла Морского Победоносного. И донес пропретору.