Легионы просят огня

Врочек Шимун

Мы торопимся. Даже отсюда мы видим за спинами гемов дерево с привязанным к нему Виктором. И старуху рядом.

Мы орем:

— Баррраааа! За Виктора! За Рим!

Мы не успеваем. Когда мы добираемся до цели, Виктор уже мертв. Горло перерезано. Он стоит, обвиснув на веревках, голова свесилась на грудь. Из-под ребра торчит нож, рукоять замотана тряпками.

Легионера Секста Виктора принесли в жертву диким варварским богам.

Будьте вы прокляты, гемы!

Где старуха? Старуха исчезла.

— Виктор, — говорю я негромко. —

Проклятье, как же…

Тит стоит рядом со мной. И молчит. Забрызганная кровью лорика, шлем во вмятинах и царапинах, синяя туника разорвана на плече, гладий неровный от постоянной работы. Тит кажется воплощением римского солдата. Гребень на шлеме центуриона срублен ударом меча, осталась только бронзовая шишка.

Я вдруг вспоминаю, что я могу сделать.

Именно я.

И только я.

Подхожу к Виктору. Обвисший на веревках, так, что они врезаются до черноты в руки, он выглядит… странно. Словно легионеру жмут веревки, да и бук выбран не по размеру.

Все будет хорошо…

Даже если — не будет.

Для начала надо извлечь нож.

Я берусь за рукоять. Пальцы скользят. Шнур, которым перемотана рукоять, от грязи почти черный.

Я сжимаю пальцы. Раз, два, три. Давай! Нож выскакивает из раны. Остается у меня в руке.

Кровь темная. Она тонкой струйкой, лениво, стекает по голому торсу Виктора. Несколько мгновений я смотрю на нож, покрытый кровью, затем бросаю его на землю.

— Снимите его.

Веревки обрезают, Виктора кладут на землю. Какой он все-таки огромный.

— Отойдите все, — говорю я хрипло. Тит Волтумий медлит, внимательно глядя на меня, затем кивками велит "мулам" повиноваться. Мы остаемся наедине — я и мертвый легионер, спасший мне жизнь.

Пьяница и нарушитель дисциплины. Храбрец и громогласный смутьян.

— Что, Виктор, не пригодилась тебе пенсия?

В горле — комок. Я сглатываю. Надеюсь, хоть золотой аурей тебе пригодился, солдат…

Я кладу руку на плечо Виктора. Оно еще теплое. Отнимаю ладонь и нащупываю у себя на шее шнурок. Вытягиваю фигурку…

Я поклялся больше не возвращать мертвых.

Я солгал.

Взять ее с первого раза не удается — пальцы скользкие от крови. Наконец, я зажимаю Воробья в ладони.

Выдыхаю. Надо собраться. Держаться, легат! Держаться. Твой солдат ждет.

Как тихо вокруг. Я слышу шевеление вереска, шорох песка, сдуваемого ветром… потрескивание влажных иголок.

Вернись. Я — приказываю.

Ледяная молния пронзает меня с макушки до пяток и уходит в землю.

От внезапной слабости я едва не теряю сознание, перед глазами мелькают черные точки. Подступает тошнота. У меня внутри все выжжено ледяным огнем.

— Виктор, слышишь меня? — хриплю, словно от горла ничего не осталось.

Тело Виктора дергается… раз, другой. Ну же!

Я почти вижу, как душа возвращается обратно… Воробей взмахивает крыльями… Вспышка, разряд молнии — прямо сквозь мое тело. Волосы на затылке становятся

дыбом.

Раньше такого не было. Проклятье! Я моргаю.

Словно с той стороны потянулась рука и в последний момент выдернула душу Виктора у меня из ладони.

На миг я увидел людей в белых одеждах, стоящих у металлических сооружений… в каком-то храме? Каменный свод, холодный свет. Что-то вроде египетского символа солнца, только на красной вексилле. Затем все исчезло.

Тишина. Какая здесь тишина.

Мертвый Виктор остается мертвым.

Ничего не вышло. Воробей впервые подвел меня.

Я поднимаюсь на ноги. Меня качает. Словно вокруг — штормовое море.

— Встать, — приказываю я. — Встать, солдат! Слышишь?!

— Легат! — кричит Тит Волтумий. — Надо уходить… Легат!

* * *

Два месяца назад. Рим, Палатинский холм, дом семьи Деметриев.

Вонь разложения смешивается с сильным ароматом роз.

Замотанное в саван тело белеет, плывет в утренней полутьме атриума. Я не хочу его видеть, но я должен… В атриуме слышен гул голосов — это собираются клиенты и друзья дома. Рабы выносят каждому воду и вино. Посетители по очереди подходят и заглядывают в мертвое лицо того, кто был моим братом, что-то говорят. Прощаются.

Сейчас мне придется с каждым поздороваться, каждого поблагодарить за то, что пришел. За то, что выносит этот жуткий аромат разлагающихся роз.

Один из гостей подходит ко мне.

— Сенатор, — начинает он.

Высокого роста, крепкий. Небритый подбородок, обтрепанная, застиранная одежда.

Легионер из бывших. Я киваю. Тарквиний, мой старый раб и воспитатель, кряхтя и ворча, проводит его за толстую красную занавесь — в мой кабинет, таблиний.

У стены — отделанный бронзой ящик для деловых бумаг. И для денег. Сквозь квадратное окно, ведущее в перистиль, падает неяркий свет. В кабинете царит красноватая полутьма. Уютно.

Тарквиний выходит, шаркая. Мы остаемся наедине.

Я поворачиваюсь к бывшему легионеру.

— Кто вы?

— Тулий Сцева, — говорит он. Кулак ударяет в грудь и взлетает вверх и вправо. Салют легионера.

— Вольно, — говорю я. — Что привело вас сюда, гражданин?

Он моргает, опускает руку. Да, теперь он уже не воин, он гражданский. Надо бы побыстрее разобраться с ним, у меня еще куча дел. Похороны — это еще та проблема.