Легкая корона
Шрифт:
— Что ты надулась? — спросил он.
— А ты?
— Я первый спросил.
— Мне неприятно, что мы, как трусы, побежали. Их было всего трое, и они еле держались на ногах. А нас пятеро.
— Да, но только двое парней. Так что мы все правильно сделали. Это они бегать не могли, а порезать кого-нибудь финкой или разбитой бутылкой — запросто.
— Ну, может быть. Теперь твоя очередь!
— Я подумал, что с тобой все время попадаю в неприятности. И эта история — тому подтверждение. Мало было того, что случилось на концерте, так нас еще
— А я-то здесь при чем?
— Не знаю. Но вокруг тебя все время происходит что-то ненормальное. Мне вначале это понравилось, я подумал, что я скучный и мне нужна такая заводная девушка. Но это чересчур.
— Я, собственно, не думала, что я — твоя девушка.
— А что ты думала, интересно?
— Я думала, что мы вместе работаем, что у нас творческий тандем.
— Ты спятила, да? Зачем бы я стал просто так устраивать тебя на работу и знакомить с людьми, если ты — не моя девушка?
СЛУЖБА ТЫЛА
Мне позвонила соседка с Преображенки. Звонила она маме, но, слава богу, мамы дома не было, и к телефону подошла я.
— Что же это такое происходит? — запричитала она. — Кто у тебя в квартире живет? Вечно толкутся какие-то волосатые в подъезде, все в рванище, а рожи-то, рожи, Прости господи!
— Нормальные лица, как у всех. Это мои друзья. А что случилось, собственно? — по-деловому поинтересовалась я.
— Это же бандиты! Они что, только вышли из тюрьмы? У меня дочь — подросток, я боюсь ее теперь одну в' подъезд выпускать, они ее затащат в квартиру и изнасилуют.
— Они не бандиты, они — музыканты, и довольно известные. Не надо их бояться. Они никого не будут ни насиловать, ни грабить. Они воспитанные люди с университетским образованием.
— Эти-то? У одного серьга в носу, а у другого башка выбрита, а посередине чуб синий.
— Ирокез. Это называется ирокез.
— А, чего говоришь? А один, старик с длиннющими волосами, до того страшный, я просто криком закричала, когда с ним столкнулась на лестнице. Я тебе говорю, пусть уезжают, а то мы дома сидим, выйти боимся.
— Не надо их бояться, честно. Ну вы видели «Аквариум» по телевизору? Нет… А Макаревича, «Машину времени»? Да? Так вот те, кто у меня сейчас живут, они такие же известные, только их по телевизору не показывают. Этот старый, про которого вы говорите, — это легенда русского рока, он очень знаменитый человек. Он артист, он мирный.
— У него глаза мертвые, он на меня посмотрел — у меня сердце в пятки ушло. Глаза-то накрашены; и смотрит прямо на меня, думала, сейчас зарежет; и волосы длинные свисают, сальные, сосульками. В его-то возрасте.
— Он не такой старый. Ему даже сорока нет. Это у него просто такой сценический образ, и он кажется старше. Он — поэт.
— Чего? Ладно, ты вот послушай меня — или пусть съезжают, или я милицию вызову, и пусть они разбираются.
— Наталья Владимировна, они и так скоро уедут. У
Вроде на этот раз пронесло, она немного успокоилась. Проблемы с соседями нарастали постепенно. Вначале все было тихо, я пускала только своих знакомых, они жили по нескольку дней, вели себя скромно, старались не попадаться соседям на глаза. Но в последнее время я стала использовать Преображенку на полную катушку. Иметь квартиру оказалось большим преимуществом, теперь не мне надо было искать, куда пойти, где потусоваться, — тусовка сама приходила ко мне. Это помогало мне отвлечься от постоянных мыслей о Громове: вокруг всегда были люди, вино, трава и музыка. Можно было просто отключить голову и плыть со всеми по течению.
— Я слышал от разных людей, что Преображенка стала довольно популярным местом, — Громов любил держать руку на пульсе. Хотя мы и не виделись уже довольно долгое время, но по телефону разговаривали регулярно.
— Ну, можно так сказать.
— И чем вы там занимаетесь? Устраиваете оргии?
— Твоими бы устами… Да нет, все очень скромно. В основном обкуриваемся до беспамятства, а потом лежим пластом и слушаем музыку.
— Пропадает квартира. Тут нашим людям жить негде, а ты устроила притон какой-то.
— А каким людям?
— Ты кто такой Коля Панк, знаешь?
— Я о нем слышала, конечно, типа наш русский Игги Поп. Но это такой крутой андеграунд, что его музыки я не слышала.
— Ужас. Ты столько времени со мной общаешься, а не знаешь ни пса. Только Цоя своего слушаешь и печатаешь неприличные интервью с ним.
— Почему неприличные?
— Потому что ты ему бесстыдным образом задницу лижешь.
— О'кей, Сереж, это интервью в центральной газете с большим тиражом; я не могу разговаривать с ним, как если бы я писала для «Гонзо».
— В «Гонзо» мы такое дерьмо печатать не стали бы.
— Ты мне для этого звонишь, да? Сказать, что мое интервью — говно, я — жополизка и продалась центральной прессе?
— А что ты так злишься? Ты сама прекрасно понимаешь, что для того, чтобы печататься в официальной прессе, ты должна идти на компромиссы с совестью. Ты на них готова — это твое дело, но не стоит ждать, что я закрою на это глаза.
— Ты — фанатик. Я не считаю, что статья о Цое, которого я лично уважаю, это компромисс с совестью.
— А ни слова не написать о том, какое мочило-во мусора устроили и как электричество отключили после второй песни, — это нормально, по-твоему?
— Я написала, но это выбросили. Я согласилась, а то бы вообще материал не вышел.
— Ладно, я знаю, что ты девушка меркантильная и лишена идеализма. Ты еще скоро напишешь, что бить людей саперными лопатками по головам — необходимая мера для сохранения целостности страны.
— Иди ты в задницу, Сережа! — Я бросила трубку.
Значит, я его все-таки достала и он по-настоящему разозлился из-за интервью, напечатанного в газете его врагов! Телефон опять зазвонил.