Легкая корона
Шрифт:
— Так вот, Коля Панк. Он сейчас крутится в Москве по разным впискам, его отовсюду гонят. Ему нужно место, где он мог бы сосредоточиться.
— Ага, — сказала я без особого энтузиазма. То, что я слышала про Колю Панка, ничего хорошего моей квартире не сулило.
— Если хочешь доказать, что ты еще не совсем пропащий человек и не полностью продалась попсе, то поможешь самому талантливому человеку русского панка.
— Ничего я никому не должна доказывать. А Коля Панк пусть вписывается. Ты его только предупреди, что квартира не моя, а родительская и если он начнет буянить, то будут неприятности, нас из кооператива выгонят.
— Ну, ко мне это отношения не имеет. Я дам твой телефон
Когда я встретилась с Андреем, Колиным менеджером, чтобы передать ему ключи, то выяснилась одна неприятная деталь. Оказалось, Коля Панк был не один, а с группой.
— Да они тихие. Правда, очень спокойные ребята, — начал успокаивать меня Андрей.
— Панки-то?
— Реальные панки, но тихие. Иногда часами от них слова не услышишь. Барабанщик все время стучит своими палочками по всему, что под руку попадается. Гитарист от гитары не отрывается, он с ней спит даже. Знаешь, они такие отмороженные немного.
— Ладно, пусть вписываются. Только предупреди их, что, если что, мне придется их попросить на выход.
Со «Службой тыла» — так называлась новая группа Коли Панка — договорились, что они будут подтягиваться к квартире по одному, чтобы не волновать соседей, и так уже в последнее время нервных.
— Ты понимаешь, совсем по одному не получилось, — отчитался мне по телефону Андрей, — у нас же аппаратура, один человек ее не втащит по лестнице.
— Что ты называешь аппаратурой? Гитары?
— Ну, у нас есть кое-какая аппаратура. Главное, это ударная установка. У нас она очень продвинутая.
Я только схватилась за голову.
Хотя квартира и была моей, это никак не приблизило меня к Коле Панку, он меня в упор не замечал. Меня это не сильно задевало, потому что он, кажется, вообще никого не замечал вокруг себя, включая своих музыкантов. Команда была совсем свеженькой, необкатанной. Коля Панк собрал их вместе пару месяцев назад, после того как в пух и прах разругался со своей старой группой. Он привез их в Москву из Сибири в надежде на запись альбома и концерты, но его репутация шла впереди него и отпугивала всех потенциальных организаторов. Коля был очень мрачным, молчаливым, ушедшим в себя человеком и оживлялся, только когда пил. Сначала он пил стакан за стаканом, не прерывая молчания. Потом глаза, обычно застывшие, наполнялись жизнью, загорались исступленным огнем, и он начинал длиннющие мессианские монологи, от которых становилось еще страшнее, чем от его обычного остановившегося мертвого взгляда. В общем, я где-то понимала свою соседку, которая, встретившись с ним в подъезде, боялась теперь выходить из квартиры. Но Громову эти беседы явно нравились. Он приходил несколько раз к Коле, и они подолгу разговаривали, не обращая ни на кого внимания.
— Творить надо с чертовщинкой, нужно мефистофельское начало. Это очень важно — особенно вот тут, где мы живем. Потому что без этого, без чертовщинки, ну никак.
— А насколько близка тебе, скажем, ветхозаветная метафора? — Было удивительно наблюдать, с каким вниманием Громов прислушивается к тому, что говорит Коля Панк. Он буквально заглядывал Коле в рот, а я уже привыкла, что он никого не уважает и не ценит, поэтому была немало заинтригована. Остальные музыканты «Службы тыла» были свободными, необремененными бытом и мыслями о судьбах России молодыми панками. С ними было весело. Трое из них были в Москве впервые и очень хотели попасть на Красную площадь. Делать нечего, я взяла на себя функции экскурсовода. О том, чтобы ехать в метро с такой компанией, речи не шло — нас забрали бы в отделение еще на станции «Преображенская площадь», до «Проспекта Маркса» мы бы даже не доехали. Наземным общественным транспортом я пользоваться не
— Ну, ты че встал?
— Я вот подумал. День такой хороший, хочется его запомнить.
— И че?
— Надо бы че-нить на память взять. Типа, приедем домой, посмотрим и вспомним, как мы тут с Алиской рассекали по Красной площади и нас ни один мусор поганый не остановил.
Идею все поддержали и начали оглядываться, что бы такое взять с Красной площади на память. Осенило всех одновременно, недаром они играли в одной команде.
— Булыжник! — сказали они хором и посмотрели себе под ноги.
— Вы хотите сказать, что собираетесь выдрать камень из брусчатки? У вас ни хрена не получится, — в этой компании я была голосом разума.
— Да это два пальца об асфальт, вот увидишь.
Мы начали обходить площадь в поисках подходящего булыжника. Это было не так просто, потому что все должно было совпасть — булыжник правильного размера, не очень большой, но и не самый маленький, все-таки это память. Кроме того, надо было, чтобы он неплотно прилегал к другим камням — так, чтоб была возможность его выкопать, — и располагался там, где нас не увидят менты. Наконец подходящий по всем параметрам камень отыскался. Панки сели на корточки и начали извлекать булыжник из мостовой.
— Ты стой на стреме, увидишь, что мусор к нам идет, — свисти.
Ковырялись они долго, но все-таки добились своего. Булыжник оказался значительно больше, чем они рассчитывали; как у айсберга, на поверхности была только незначительная его часть. Куча, который все придумал и был самым большим из всех, его и понес.
Не пройдя и двухсот метров, мы наткнулись на толпу гопников. Их было человек десять, а то и больше, и, судя по их лицам, отпускать нас живыми они не собирались. Надеяться, что мне опять повезет и мимо пройдет поэт Зеленый, на этот раз не приходилось. Да это и не спасло бы: сибирские панки были намного более лакомой добычей для гопоты, чем любой московский поэт. Я приготовилась к героической смерти.
Все произошло очень быстро. Тыловики заняли круговую оборону, загородив меня своими тщедушными телами. Куча положил булыжник на землю, чтобы освободить руки для драки. На каждого музыканта приходилось по трое-четверо гопников. Шансов у нас не было никаких. Гопники окружили нас и начали молотить. И тут, как в замедленной съемке, я увидела, как самый здоровый из нападающих хватает булыжник и с замахом бьет им Кучу по голове. Куча тут же упал как подкошенный на землю, из головы полилась кровь. Драка остановилась, несколько секунд все смотрели на красную лужу, разливающуюся рядом с головой Кучи. Потом гопники развернулись и в одну секунду исчезли из поля зрения.
— Серега, ты живой? — мы нагнулись к нему.
Куча — Серега — слабо застонал и пошевелился. Слава богу, он был живой и даже мог стоять с нашей помощью. Я осмотрела рану. Череп не был проломлен, рана оказалась неглубокой, угрозы жизни не было. В общем, учитывая размер булыжника и силу нападавшего, можно было считать, что Куча легко отделался — сотрясением мозга и кровоточащей раной на голове. Было понятно, что вести Кучу в больницу или травмпункт нельзя, его сразу забрали бы в отделение вместе с сопровождающими. Я приложила чистый носовой платок к ране и, сняв с себя шарф, начала перевязывать Сереге голову.