Легкая корона
Шрифт:
— Не бойтесь, все будет в порядке. Я — профессиональная медсестра, и перевязка головы была у меня в билете во время госэкзамена по уходу. Тебе и в Склифе шапочку Гиппократа лучше не наложат, чем я. Теперь надо доехать до дома, а там я сбегаю в аптеку за бинтами.
Мы нахлобучили Куче шапку поверх перевязки, чтобы прикрыть кровь, я и гитарист подхватили его под руки и поволокли. Басист тащил булыжник.
Частнику пришлось переплатить чуть ли не втрое, чтобы он согласился нас взять. В машине Куче стало плохо и его вырвало, хорошо еще, что кто-то из ребят успел подставить шапку и блевотина не запачкала
— А где булыжник-то? — только и спросил он, когда выслушал всю историю. Басист побежал вниз — булыжник он оставил у подъезда, когда надо было нести Кучу наверх.
— Во, думал, уже кто спер, — радостно возвестил он, втаскивая камень в квартиру.
Я сбегала в аптеку, купила все необходимое, обработала рану и перевязала. К вечеру Куча уже чувствовал себя нормально и все рвался встать, но ему не давали.
— Да для меня сотрясение мозга как насморк У меня их было штук пять, а то и больше.
— Лежи давай, отдыхай. Что мы будем делать без барабанщика, если ты откинешься?
Через пару дней Куча был на ногах и активно готовился к выступлению. Мне удалось вписать «Службу тыла» на фестиваль панк-рока, во второй раз проводившийся в Москве. Коля Панк был фигурой легендарной, и, по большому счету, ему бы и не понадобилась моя помощь, но в прошлом году он чем-то так разозлил организаторов фестиваля, что они и слышать не хотели о его участии. Громов же, который всячески продвигал Колю Панка, помочь ему не мог, потому что был на ножах с Росянкой, главной движущей силой всего мероприятия. Росянка — о чем и свидетельствовало ее плотоядное имя — была девушкой незаурядной, она обладала поистине нечеловеческой энергией и способностью сдвигать с места горы. Слово ее было законом, и она видеть не хотела у себя на фестивале «Службу тыла».
— Коля Панк? Да вы смеетесь надо мной, Алиса? — сказала она мне, когда я позвонила ей, назвавшись менеджером «Службы тыла».
— Коля Панк, — начала было я.
— Можете больше ничего не говорить, только потратите мое время, а оно у меня дорогое. Коля Панк — прошедшая глава. А вот вы — другое дело. Я про вас слышала. Я вам дам аккредитацию, если вы обещаете мне, что статьи будут написаны — и я не имею в виду «Гонзо». Меня не интересует самиздат. Громов и компания пускай и дальше сидят по подвалам и проповедуют идеи столетней давности. Мне интересен успех, а не идеи, провонявшие нафталином. Вы меня понимаете?
Я ее понимала. Покрутившись немного в штабе подготовки фестиваля, я узнала, что у них имеется небольшая проблема. Большинство групп, приехавших на фестиваль, не привезли ударных установок: слишком дорого было их волочить через всю страну, а группы все были нищие. Росянка лихорадочно искала, где можно снять барабаны за приемлемые деньги — они уже и
— А вот у «Службы тыла» есть очень неплохая ударная установка, — сказала я Росянке.
— И они нам ее дадут? — спросила она быстро.
— Ну, если вы дадите им выступить и пообещаете во время их выступления не отрубать электричество, как в прошлом году, то дадут.
Так Коля Панк и «Служба тыла», вопреки сопротивлению Росянки, стали участниками фестиваля.
Теперь мне надо было продумать прикид. Софины антресоли с дедовыми берлинскими трофеями были исследованы вдоль и поперек; ничего подходящего для фестиваля я там не нашла. Отчаявшись, я решила предпринять поиск у себя дома — хотя там, казалось бы, уже несколько раз я облазила все закутки. И тут меня ждал сюрприз — в самой глубине антресолей я нашла мешок с одеждой, который и сбросила вниз. Я обнаружила в этом мешке абсолютно потрясающее пальто моей тети, в котором она ходила в середине 50-х годов, когда ей было лет пятнадцать-шестнадцать.
— Господи, это же Анино! Я его помню, — растроганно сказала мама.
— А ты его носила? — спросила я, надевая пальто на себя.
— Нет, ну что ты. Мода уже изменилась, и потом, к тому времени, когда я подросла, начали приезжать родственники из Франции и привозить вещи. Я и не знала, что мама его сохранила.
Я любовалась своим отражением — пальто в ядовито-зеленую елочку, с большими накладными карманами, с огромными пуговицами просто идеально подходило мне. Я представила, как оно будет смотреться вместе с летным шлемом, найденным у Софы.
— Господи, оно совершенно неописуемо! Из какого материала его сшили?
— Кажется, это «букле». Мама называла его «в дрючик», — задумчиво отозвалась мать.
— В дрючик, класс! Только воротник этот меховой совсем не в тему.
— А, воротник. Мама переживала, что Ане приходится носить такую орясину, и она старалась как-то его прихорошить. Вот и пришила меховой воротник вместо того, который тут был, от своего пальто отрезала. Это какой-то хороший мех, между прочим; нерпа, кажется.
Мама взялась за мех, и он так и остался у нее в руках. Нитки истлели, наверное. Под мехом оказалась грубая желтая ткань. С таким воротником мое пальто в дрючик сразу же обрело законченный вид. Там еще был пояс с пряжкой, которая застегивалась на животе, кроме того, пальто было мне коротковато, так что хорошо сочеталось с высокими армейскими ботинками. Это было идеально. Такого пальто не могло быть ни у кого, и я в нем была неотразима. Мама, хотя она уже давно перестала потакать моим переодеваниям, не смогла удержаться и принесла шерстяной шарф в клеточку, которым бабушка обвязывала поясницу, когда у нее разыгрывался радикулит. Повязала мне шарф узлом спереди.
— Суслов, когда совсем старый стал, ему начали, как маленькому, шарф повязывать, чтобы вести было удобнее. Возьмут за шарф и ведут по ступенькам наверх на трибуну Мавзолея. Мама его всегда жалела.
Она отошла на шаг, чтобы полюбоваться мной.
— А чего бабушка его жалела? Ей-то какое до него дело?
— Она в молодости была в приятельских отношениях с его женой. Они дружили домами. Мама всегда рассказывала, какой Суслов был импозантный мужчина. Ты в самом деле собираешься так выйти на улицу?