Лего
Шрифт:
Она увидела, что вдоль шоссе бегут полицейские, густо. Один остановится возле автомобиля, другие гонят дальше. И орут:
— Всем сесть в машины! Приготовить документы!
Кто замешкался, получал удар резиновой дубинкой.
Задыхаясь, Соня бухнулась на сиденье, шепотом объяснила Родосу.
— Опять какос, — скрипнул он зубами. — Не надо было в Крым ехать. Блин, надо паспорт куда-то… Найдут — кранты.
Он схватил красную корочку, запалил зажигалкой, кинул в приоткрытое окно с той стороны, куда никто не смотрел — все глядели влево. Там в небо
Но когда в салон поднялись проверяющие, стало ясно, что решение опять было ошибочным. Менты просто требовали показать паспорт и смотрели прописку. У кого крымская — велели выходить. Фамилии их вообще не интересовали. Но когда Родос сказал, что паспорта нет, потерял, прапор заорал:
— Есть один! Без документов!
Подскочил другой, здоровенный, заломил Родосу руку, поволок его, полусогнутого, к выходу. Поганая цепочка всё тянулась.
Соня кинулась следом, просила не делать больно, лепетала, что может поручиться.
Но Родоса поставили в сторонке от крымских, надели наручники. Офицер, три звездочки на погонах — лейтенант, капитан? — вызвал по рации конвойного.
Соне сказал:
— Покажи документ… Маринадова Софья Семеновна, Москва. Знаешь его?
— Знаю. Это мой жених! Его зовут…
Она запнулась, чуть было не назвав настоящее имя. Но лейтенант-капитан не обратил внимания. Как зовут задержанного ему было все равно.
— В следственную часть приходи. Таманское РУВД. Установят личность — заберешь. Но раньше чем завтра даже не думай. Сама видишь, чего тут. Давай-давай, топай. В контакт не вступать!
Родос стоял бледный. Скованные руки за спиной, ворот рубашки распахнут, потому что оторвалась пуговица, в ложбинке под шеей пульсирует кожа.
— Прощай, София, — сказал он по-древнегречески, чтоб мент не понял.
— В контакт не вступать! — заорал лейтенант-капитан. — Щас носом на асфальт уложу! — И Соне: — А ты брысь отсюда!
И Соня пошла вдоль машин, ничего не видя от слез.
Она знала, что Родос погиб. Завтра его «установят» — и конец. За своего зарубленного топором товарища мусора убьют прямо в КПЗ, замордуют до смерти, безо всякого суда.
Сама себя не помня, ничего вокруг не видя, Соня брела сначала через поле, потом мимо каких-то домов и остановилась только, когда идти стало некуда. Под ногами шелестел прибой. Она уперлась в море. Посмотрела на часы и увидела, что шла целых три часа.
Огляделась.
Набережная с отелями и забегаловками. Там прогуливаются люди. Но на берегу почти никого — дует холодный ветер, забрызгивает гальку мелкой капелью.
«Цепочка, грёбаная цепочка», — прошептала Соня, так и не научившаяся произносить обсценные слова. У нее было слишком живое воображение, всякий эпитет немедленно становился зримым.
И стоило ей это произнести, как она увидела высовывавшийся из-под влажных камешков конец металлической цепочки. Удивилась. Присела на корточки. Вытянула.
Цепочка была вся какая-то ссохшаяся, будто пролежала здесь много лет. Кажется, серебряная. Висевшее на ней украшение, половинка не то монетки,
Всякий, кто изучает античность, относится к знакам судьбы серьезно, и Соня верила в приметы. Серебряная цепочка, нашедшаяся в тот самый миг, когда была помянута и обругана какокрымическая секвенция роковых событий, что-то означала. Хорошее или плохое? Хорошее, сказала себе Соня. Потому что хуже уже некуда.
Она вытерла находку о рукав, торжественно надела на шею. Мысленно попросила: «Цепочка, сделай чудо. Спаси его!».
В животе, будто в ответ, забурчало. Обычно у Сони портилось настроение, когда ее физис своевольничал, но сейчас она восприняла неаппетитный звук как голос самой жизни. «Dum spiro spero», — подбодрила себя Соня. И почувствовала, что жутко голодна. Со вчерашнего вечера ничего не ела.
Пошла в сторону набережной.
Половинка монеты (все-таки это была монета, что-то испанское) покачивалась в такт шагам, щекотала голую кожу, которая немедленно начала зудеть. Не подцепить бы какую-нибудь паршу, подумала Соня и выпустила цепочку поверх рубашки, но, странное дело, зуд не прекратился. Наоборот, стал сильнее. Морщась, Соня почесалась. Решила, что перекусит не на улице, а в каком-нибудь сидячем заведении, где есть приличный туалет, с мылом.
Зашла в пиццерию «Венеция», с гондолой на вывеске. Пока готовили «дьяволу», как следует умылась: и лицо, и руки, и с особенной тщательностью между грудями. Даже лифчик сняла.
Вошла фифа в сиреневом лайковом пиджаке и дорогих темных очках со стразами. Одобрительно сказала:
— Классные сисюндры.
Вспыхнув, Соня поскорее застегнулась. Не выносила похабщины. Лифчик сунула в карман.
Женщина рассмеялась, подошла близко, подняла очки на лоб. Брови у нее были густые, сросшиеся, глаза черные, странно неподвижные. Они смотрели не в лицо Соне, а на грудь, где покачивалась цепочка.
— Интере-есно, — протянула незнакомка.
— Что вам интересно? — неприязненно буркнула Соня, нажав кнопку сушилки.
Теперь стразовая фифа посмотрела ей в глаза, криповые брови слегка приподнялись.
— Интересно, — повторила она. — Московская девочка. Шоковое состояние. Но самое интересное, что девочка.
— В каком смысле? — рассердилась Соня. — Мальчики в женский туалет не ходят. Вы вообще кто? Что вам от меня нужно?
— Я вот кто.
Женщина вынула из кармана карточку.
«БАБА-ЯГА. Ясновидение, чары, заговоры», — прочитала Соня.
— Отстаньте, а? — сказала она. — Денег у меня нет. Поживиться нечем.
— Великий день. Долгожданный день. День, когда мост перестал соединять берега и половинки сойдутся, — едва слышно прошептала чокнутая тетка, а потом, уже громко, сказала: — Девочка, с тобой случилось что-то очень плохое. В твоих глазах хаос. Тебе срочно нужна помощь. Я знаю здесь всё и всех. Считай, что я царица этих мест. Расскажи, что с тобой случилось.