Лекарь Империи 10
Шрифт:
Величественный, огромный, полупрозрачный. Призрачный лев Центральной Клиники.
Он лениво потянулся, зевнул, и уселся, обвив хвостом лапы.
— Император, император… — прогудел он с философским презрением. — А в итоге просто испуганный отец. Все они одинаковые, когда дело касается их детенышей. Всего лишь люди. Жалкие, слабые, смертные люди.
Я удивленно уставился на льва.
— Ррык? Что ты здесь делаешь? Тебе же должно быть нельзя покидать Центральную Московскую? Ты разве не привязан к месту?
Лев
— Кто тебе такую глупость сказал? — он покосился на Фырка. — Этот мелкий паразит?
— Сам ты паразит, блохастый переросток! — взвизгнул Фырк, распушив хвост. — Мне нельзя было покидать больницу!
Ррык лениво махнул лапой, словно отгоняя назойливую муху.
— Этот запрет распространяется только на всякую мелочь вроде тебя. Чтобы не шлялись где попало и не нарушали Равновесие. Вы, мелкие духи, слишком… нестабильны. Эмоциональны. Можете натворить дел.
Он повернул свою огромную голову ко мне. Его призрачные глаза, казалось, смотрели мне прямо в душу.
— А я — Хранитель. Я и есть Равновесие. Где я — там центр мира. Мне можно все.
Лев помолчал, потом добавил уже другим тоном, в котором слышалось нечто похожее на скуку:
— А если серьезно — стало любопытно. Поживи пару тысяч лет, и тебе тоже станет невыносимо скучно. Одни и те же болезни. Одни и те же лекари. Одни и те же ошибки. А тут такое шоу намечается. Император, тайная дочь, неизлечимая болезнь, лекарь-гений… Занимательно.
— Ты следил за нами? — спросил я.
— Не следил. Просто… почувствовал. Когда Император вошел в больницу, все духи города заволновались. Такая концентрация власти и страха — это как маяк в астрале. Невозможно не заметить.
Император, не слышавший нашего ментального разговора, продолжал смотреть на девочку за стеклом.
Его лицо было маской, высеченной из камня, но руки… руки его выдавали. Пальцы сжимались и разжимались в медленном, судорожном ритме. Мелкая дрожь. Почти незаметная, но она была. Классический тремор при запредельном психоэмоциональном напряжении.
— Когда мы можем войти? — спросил я, возвращая его в реальность.
— Сейчас, — Император нажал кнопку на стене рядом со стеклом. — Ксюша, к тебе посетитель. Тот самый лекарь.
Тот самый? Я не ослышался?
Девочка за стеклом чуть повернула голову. Только голову — тело оставалось почти неподвижным. И улыбнулась. Слабо, устало, но искренне.
Александр Четвертый повернулся ко мне, и в его глазах была такая мольба, какой я не видел ни у одного пациента.
— Входите, Илья Григорьевич. И… будьте с ней честны. Она не любит, когда ей врут. Даже из жалости. Особенно из жалости.
Дверь в палату открылась с тихим шипением — воздушный шлюз.
В нем контроль давления, многоступенчатая фильтрация воздуха. Здесь создана абсолютно стерильная среда. Либо у пациентки тотальный иммунодефицит, либо они
Я шагнул внутрь. Запахи изменились — больше не было больничной стерильности. Пахло… домом. Свежим, выглаженным бельем. Легкими духами — что-то цветочное, ненавязчивое, едва уловимое.
И книгами — на прикроватной тумбочке высилась аккуратная стопка толстых томов в кожаных переплетах. Они пытаются обмануть ее мозг. Создать иллюзию дома, чтобы снизить уровень стресса. Грамотно. Хронический стресс и выброс кортизола — мощный иммуносупрессор. Но это все равно был обман.
Девочка смотрела на меня умными, не детски серьезными глазами.
Она была полностью неподвижна — руки лежали поверх одеяла, как у фарфоровой куклы. Только голова могла слегка поворачиваться на специальной ортопедической подушке.
Тетраплегия. Полный паралич.
Я заметил на ее шее аккуратный, почти незаметный шрам от трахеостомы — тонкая розовая линия. Была на ИВЛ, но сейчас дышит сама. Значит, была ремиссия или хотя бы стабилизация. Но дыхание было поверхностным, неглубоким, с видимым участием вспомогательной мускулатуры шеи. Дыхательная недостаточность нарастает.
Я подошел ближе, стараясь улыбаться. Не слишком широко — это выглядело бы фальшиво. Но достаточно, чтобы показать дружелюбие.
— Здравствуй, Ксения. Меня зовут Илья Григорьевич Разумовский. Я лекарь.
Она чуть улыбнулась в ответ, одними уголками губ.
— Я знаю, — голос был тихий, немного хриплый из-за долгого отсутствия практики, но ясный. Четкая дикция — кто-то определенно занимался с ней, чтобы сохранить речь. — Я видела вас в новостях.
Я удивленно приподнял бровь. В новостях? Каких? Про барона? Про драку в полицейском участке?
— Про вас рассказывали… — она сделала паузу, набирая в легкие воздуха. Говорить ей было тяжело. — Когда вы спасли во Владимире сына графа Ушакова. Тот мальчик… Все говорили, что он умрет, а вы… вы его спасли.
Не помню чтобы меня снимали. Возможно, на балу у Фон Штальберга кто-то делал записи на телефон и они как раз и попали к репортерам.
— Я смотрела репортаж, — продолжила Ксения. — Вы были такой… уверенный. Спокойный. Вы не боялись. Все вокруг паниковали, а вы просто… делали свою работу. Я тогда подумала…
Она замолчала, переводя дыхание.
— Я запомнила вашу фамилию. Разумовский. И сказала дяде Саше…
Я непонимающе нахмурился.
— Дяде Саше?
Из динамика интеркома, спрятанного где-то в стене, донесся голос Императора. С ноткой смущения. Почти неуловимой, но она была.
— Это я, Илья Григорьевич.
— Двуногий, ты слышал?! — Фырк буквально покатывался от беззвучного смеха на моем плече. — Дядя Саша! Самодержец Всероссийский, Император и Автократор, а для девчонки — дядя Саша! Ой, не могу!