Лекарь моего сердца
Шрифт:
— Тогда не буду вам докучать, господин Уоррен, — я накинула на себя халат, — вы сами утверждаете, что опаздывать недопустимо.
Помахав своему верному сопровождающему, я скрылась в своих хоромах. Первые несколько секунд мы визжали и обнимались с молодой матерью. Она пока не свыклась со своей ролью, ей недостает общения, а Генриетта каждый день доказывает матери, что забота о младенце — дело непростое и энергозатратное.
— Как ты? — забрала ребенка в свои руки. — Сильно устаешь? Тебе кто-нибудь помогает?
—
Я буквально настаивала, чтобы Эви сама кормила, сама вставала к дочери по ночам, пользуясь прислугой только по мере сильного истощения. Рассказывала, что можно есть все, но тоже в разумных пределах. В общем, кое-как наставления о первых месяцах жизни я дала.
Увы, мои слова и заключения не соотносились с местной наукой. Аристократы держали своих детей отдельно. С первых дней находили кормилицу, брали их на руки исключительно для того, чтобы показать друзьям, родственникам и пару минут посмотреть на свое любимое чадо. О взвешивании, о докорме, о том, что необязательно туго пеленать и сразу пытаться посадить ребенка, местные понятия не имели.
Лицо Эви было печальным.
— Я стала такая плаксивая. Вечно в слезах. И со свадьбой у нас никак не устроится. Мать у Генри очень властная женщина, авторитарная. Отказывается дать ему свое благословение. Меня исключили из всех сообществ, никто не хочет со мной водиться.
— Мне жаль, — погладила ее по плечу. — Но Робстон же любит тебя. Он мог не приходить, но пришел. Справится и с матерью.
— Она достает меня! — выпалила в сердцах девушка.
— Так дай ей отпор. — Не выдержала я. — В конце концов, ты не обязана выслушивать оскорбления от любого. Ты родила ей внучку.
— А если она нас выгонит? — испугалась Эви.
Тут я дала маху, предложила, если что, бежать ко мне. Но я ведь не спрашивала разрешения у Бриленда. С другой стороны, выгнать Эви на улицу, это как обречь свою невестку и новорожденную на верную смерть. Я не смогу оставаться спокойной, да и герцог в последнее время меня удивляет. Он не бесчувственный, не чопорный. Пожалеет леди Лейк.
Зато ее не жалел Роберт. Она вышла от меня через час, и старик ее словно подкарауливал у двери.
Зацокал осуждающе своим языком, мотнул головой, искривился.
— Ох, Эви, кто же на тебя так дурно повлиял? Мечты о столице? — он повернулся ко мне. — Вот, посмотрите, что такие, как вы, делают с честными девушками из Лавенхейма.
— Да, делают их красивыми, утонченными, образованными, — парировала я, подгоняя молодую мать к выходу.
— Да ваши познания в медицине надо спустить в помойное ведро. Я слышал, что вы ей насоветовали. — Роберт вновь вернулся к Эви, попытался ее достать. — Эви, постой, если не останешься, не примешь мои указания, Генриетта вырастет
Я открыла рот от возмущения, но предпочла молчать. Леди Лейк остановилась будто вкопанная, стыдливо подняла на меня свои глаза. Она металась. Не знала, где правда, а где нет.
Мне поманить ее одним пальцем, и она пойдет. Я разговариваю сердечнее, ласковее. Но этот выбор ей надлежит сделать самой. Если страх перед господином Уорреном важнее благополучия ее и Генриетты, если ей проще примкнуть в ряды тех, кто злословит за моей спиной, я не буду ее останавливать.
Мы втроем замерли, я сложила руки на груди. Старый целитель злобно сопел в ожидании.
— Простите, господин Роберт, — пискнула леди Лейк, словно маленькая мышка, — я послушаюсь Саммер. Я ей бесконечно благодарна за роды, я ей доверяю больше.
Она торопливо рванула за дверь, а вслед донеслось: «Дура».
Роберт выплескивал свои эмоции, так как умел: громко, раскатисто и грубо. Хорошо, что девушка ушла, и гадкое слово до ее ушей не долетело.
— Зачем вам так важно спорить со мной? — озадачила я своего «коллегу» вопросом. — Вас раздражает, что я женщина. Из-за этого вы набрасываетесь на людей?
— Меня раздражает, что ты, — перешел он на вольное общение, — болтаешь им всякие сказочки, что придумали твои преподаватели. У них нет практики. Что сложного в том, если один целитель лечит исключительно головы, второй бинтует раны, а третий выдает микстуры от больного желудка? Это не знания, а какое-то разделение труда. А у меня в госпитале обращаются со всем. Счет пойдет на секунды, если кто-то придет, а ты неспособна распознать его болезнь. Тебе нечего здесь делать.
— Вы же сами выписывали себе помощника.
— Мужчину, — Роберт чуть ли слюной меня не забрызгал, до того я его достала. — И покорного, с уважением к старшим. Ты едва вошла, начала скандалить.
Я? Это не я начала, а господин Уоррен отнесся ко мне предвзято. В этот раз в назревающей ссоре я не хотела участвовать. Прошла мимо него и заперлась на ключ. Пусть последнее слово за ним, но я за стенкой слышу, как раздуваются его ноздри. Старый маразматик.
Я переключилась на другую задачу. Меня никто не воспринимал всерьез. Меня не хотели слушать, а главное — слышать. Ко мне не хотели идти. Следовало как-то решить эту проблему.
Когда вечером за мной зашел Уэйд, он присвистнул от удивления.
— Саммер, что на тебя нашло? Ты, что, исписала всю бумагу?
Вокруг меня летали пергаменты, над которыми резво чиркали перья. Сразу несколько. Мозг кипел от усилий, попутно я пыталась читать и править ошибки.
— Не отвлекай, — бросила, не отрываясь от своего занятия, — дай мне одну минуту.
Уэйд присел на свободный стул и смотрел на меня с нескрываемой озабоченностью. Полагал, видимо, что я окончательно вышла из ума.