Лёлита или роман про Ё
Шрифт:
Да нечего там подтягивать! Подначивать он будет…
— Ну, здравствуй, пропащий, — выдавилось из меня.
— На колени, — словно не слыша, приказал Тимур.
Вон даже как…
И нехотя перевернувшись на спину, я наткнулся на его дожидавшийся взгляд.
Ничего хорошего этот взгляд не сулил.
Не отводя глаз, Тим отступил на пару шагов, и…
— М-м-м-м, — замычал из-под его плеча яростно трясущий в мою сторону стволом карабина Егорка.
Плюньте мне в рожу, но он выглядел воскресшим Лазарем.
Побывали, значит, в Шиварихе. И оттуда уже по следу. Ну, правильно: вон и Кобелина, с ним да не найти…
И всё-таки я был рад этому чудесному воскрешению. Настолько, насколько можно было радоваться ему в сложившихся. Хоть один камень — а с души.
— Дай-ка сюда, — потянулся Тим за оружием.
— М-м-м-м!!! — замычал малыш ещё свирепей.
Но брат отнял винтарь и клацнул затвором.
— Дёрнись, а? — предложил он мне. — И поглядим, попаду я тебе отсюда прямо между глаз или нет.
То есть, стрелять или не стрелять — не вопрос. Вопрос в том, хренанёт он мне ровнёхонько в переносицу, или…
— На колени, я сказал, — повторил парень уже настойчиво.
— Нет, сынок, — я даже обиделся; испугался, конечно, чего скрывать, но обиделся больше. — На колени я перед тобой вставать не буду. В гитлерюгенд поиграть решил?
— Да нет, дядя, кончились игрушки, — и сестре: — Ты-то чего разлеглась? Собирайся.
В одних трусишках — зелёненьких когда-то, с лыбящейся киской на попе — моя маленькая богиня поднялась с травы.
— Тимурррр, — только и мурлыкнула она задумчиво. — И Егоррр…
— М-м-м, — воинственно отозвался спасёныш.
— Блудим, значит, родственнички? — как бы перевёл старшой его мычание. — Э! А ты не вставай, сиди, где сидишь…
Да я и не пытался. Розыгрышем не пахло.
— Ты чего хочешь-то, Тима?
— Честно? Пристрелить тебя поскорей и избавить нас всех от этой ненужной дискуссии.
— Приговор окончательный или могу поинтересоваться зачем?
— Чтоб не воняло.
Да нет, родной, подумал я не без бессильного злорадства, дискуссии, похоже, не миновать, ты, дорогой, выговориться пришёл.
— Ну а чего же тянешь?
— Хочу, чтобы ты извинился.
— Перед кем?
— Перед всеми.
— Хорошо, — поиграем в то, что сдают. — Прости, Егорыч! Брату твоему я уже объяснял, что помочь тебе там не мог. И всё равно — прости…
Очередное м-м-м означало категорический отказ в помиловке: на вышак вина, не меньше.
— А перед тобой, — повернулся я Тиму, — вроде, и не за что… Разве, за то, что тогда ещё, в лесу, не загнулся.
— А передо мной и не надо, ты вон перед ней извиняйся.
— Передо мной? — удивилась Лёлька. — Ха-ха!
Она всем видом давала понять, что этот смахивающий
— Может, всё-таки оденешься? — рыкнул Тим.
— Да мне и так хорошо.
— Мне плохо.
— Твои проблемы.
— Как сказать…
— М-м-м-м-м! — подпел Егорка брату.
— Чего, Жор? — наигранно поинтересовалась Лёлька. — Не совсем поняла.
— Он тебе потом объяснит, чего…
— А-а-а…
— Ну на прикройся, что ли, — сбавил Тим обороты и, вытащив откуда-то из-за спины, кинул ей дарёную горжетку. — Сверкаешь тут…
— А ты мне кто? папка?
— Слава богу, нет.
— Ну и отстань, — и, запрокинув голову к солнышку, раскинула руки (боже, как хороша она была в этот миг!). — Не видишь? Загораю я…
— Ну что ж… Стой так. Может, так даже лучше… — Тим понял, что там как об стенку и вернулся ко мне: — Не хочешь, значит, прощения просить?
— У тебя, повторяю, не вижу, за что. А у Лёли… Ты ведь ей и правда не отец.
— Похоже, ты теперь тоже.
— Да я и не был.
— Со-вер-шен-но вер-но, — поддакнула Лёлька. — И не понимаю, из-за чего сыр-бор.
Она, представьте, выбрала-таки ромашку и теперь лениво обрывала с неё лепесток за лепестком. Только гадала моя красавица, скорее всего, не про любит-не любит, а про выстрелит-не выстрелит.
— Тогда молись, — приказал Тим тоном трезвого Атоса.
Уверенности в том, что он не возьмёт вдруг и не шиндарахнет, у меня оставалось всё меньше. Но я дерзил:
— Кому прикажешь?
— Да вон хоть пеньку, — вспомнил он мой же совет.
— Тим, а у меня другое предложение, — встряла Лёлька, чего она там нагадала, я проглядел. — Давайте пойдём домой, поставим самовар, сядем и спокойно поговорим. Егорку заодно выкупаем. А?
— Домой? — улыбнулся Тим.
— Ну да, — через не могу или ещё как, она тоже улыбнулась ему. — Домой.
— Не выйдет.
— Да почему же?
— А ты вон туда посмотри.
И мы с Лёлькой повернули головы вслед его персту: там над деревьями поднимался чёрный дым.
— Нету больше вашей Шиварихи.
11. Кому на Руси жить
И тут Лёлька растерялась.
Так, что вдруг и грудки свои инстинктивно ладонями прикрыла — крест-накрест, совсем как узницы концлагерей в фильмах про фашистов:
— Зачем?
Не смей, роднуль! Не дай ему сломать себя. Он ведь этого только и ждёт… А ты успокойся. Ну? Попробуй, для того, чтобы избавиться от ощущения приторности иногда достаточно просто не бубнить про себя с минуту «халва, халва»… Ну, спалил он нашу родину — ты же сама говорила: значит, так надо. Ты же тут бог, не он! А ну-ка стань богом!