Лёлита или роман про Ё
Шрифт:
Чем и где именно она там Лёньке намазала, Антону оставалось только догадываться. А с догадками у лишенца обстояло не хуже нашего с вами.
Догадываться оставалось и мне…
У нас тут, правда, ничего треугольного не происходило. То есть происходило, конечно, но треугольное совсем иного свойства. У нас тут натуральная кровь за кровь была. И не было никакой уверенности, что не дойдёт до очередного зуба за зуб, а то ещё и с оком за око.
Не выгляди всё так драматично, я непременно уподобил бы эту вторую Первую мировую суете вокруг незабвенного частокола из «Острова сокровищ»: то, значит, я
Но вопреки всякой логике оскорблённым и униженным выглядел не остававшийся один, а тот, у кого посредница гостевала. В точном соответствии с ею же и провозглашённым законом: ему сейчас тяжелей…
Обструкция меня продолжалась третью неделю.
За это время выработался чёткий алгоритм сосуществования. День Лёлька проводила с Тимуром, а на ночь возвращалась в дом. В связи с чем поговорить нам практически не удавалось. Общение сводилось к стандартному: Ну, чего там? — Труба. Или: Так и злится? — Да нет, вроде, но слышать о тебе не хочет… Коротко и ясно… Я было заикнулся: может, сам схожу, прощупаю? — Рано. — А чего тянуть-то? — Чего, чего! Говорю, не торопись, значит, не торопись…
Я и заткнулся.
Правда, улучил момент и, дождавшись, когда Тим с Кобелиной опять поведут Лёльку в лес (чего они там забыли?), смотался в часовню и выкрал свой роман — как языка взял.
О тайнике Тимка знал, и я был почти уверен, что бредни мои он, по меньшей мере, пролистал. Почему первым делом тоже суматошно проглядел их, ища строчки, способные вызвать к жизни дополнительные волны конфронтации. Таковых не обнаружилось. Либо таковой была каждая строка. По одному уже факту авторства…
С рукописью на руках мне заметно полегчало. Проводив Лёльку за линию фронта, я моментально отправлялся в собственный лес, продолжая незримый подвиг по разрешению совершенно уже неразрешимых противоречий между католиками и аннунаками, и ещё более гибельных — меж Палычем с Томкой.
Мой несамостоятельный герой упорно делал вслед её проискам самое фиолетовое выражение. Что лишь подогревало отверженную, отчего и происки становились всё изобретательней и изощрённей.
Сегодня, например, вернувшись в лагерь, Антон попал в прачечную: служившие им стенами кущи были увешаны пахнущим тиной свежеотжатым бельём. Лёнькины штаны с рубашкой и трусы в горошек не напрягали, как и платьишко Томкино. Но вот оба предмета её исподнего гардероба, распяленные прямо под носом, особливо лифчик кружевной — это уж, извините, напоказ, это чистой воды вызов.
А секунду спустя Антохе открылась и суть провокации: Лёньки поблизости не наблюдалось, зато Тамара наличествовала во всей красе.
Ну как во всей — фрагментарно. Что и добивало, ибо прав классик: не щека манит — манит пушок поверх ланит. Соль любого дефиле не в косолапящих перед глазами худышках на долгих ногах, а в том, что на каждой худышке хоть по лоскуту, а имеется — именно они, а не шестьдесят на девяносто дразнят взор. Выпусти этих дылд хоть раз голышом, и идея подиума умрёт раз и навсегда. То же и со стриптизом: главное — чтобы
Наша прачка толк в неглиже, похоже, знала. И знаниям этим нынче пришёл черёд внедрежа. Верх её бёдер прикрывало подобие юбчонки от что ни на есть кутюр: нечто легкомысленное из листьев лопуха и, кажется, папоротника, порхающих при малейшем движении почище клёшика Монро на знаменитом снимке. Аналогичного же свойства зелёный топ был призван сокрыть давно уже превратившуюся в притчу во языцех грудь развратницы, но с задачей своей справлялся хуже нижнего аксессуара.
Просто не смотри! — подсказал я Антохе.
Попробую, — поблагодарил он и велел себе не смотреть.
Вот только велеть-то себе ты можешь что угодно, а глаза не обманешь: глаз — он на то и даден, чтобы видеть. И он, подлец, видит, сколько ты его в сторону ни отводи, и одна на него при таком раскладе управа — выколоть к лешему! но их всего два и оба жалко…
«Вам ничего не постирать?» — ангельски прокурлыкала соблазнительница, сделав акцент на «вам», выбранном в качестве утончённого оскорбления. «Спасибо, — вежливо парировал Палыч, — мы уж как-нибудь сами». «Ну, сами так сами, кушайте вон тогда» (Томка была откуда-то с-под Белой Церкви, и все эти кушайте, шо да це придавали её разбитному образу дополнительного шарму). Предложила, облизнулась и зачастила дебелыми белыми ножищами прочь. И засопранила: Лёнябегисюдакорми-и-итьбуду…
Ага! Грудью! — чуть не тявкнул вдогонку мой саркастичный многотерпец. А хлопчик мчался уже навстречу прелестнице — бездумно счастливый и в точно таком же набедренном недоразумении. «Ну вот мне ещё осталось фиговый листок на хрен прицепить и полный комплект», — подумал Тоха, и взгляд его снова упёрся в застиранный гипюр на кусте…
Вытворять понемногу принялась и Лёлька. Она возвращалась всё позже, а в последнее время завела моду не появляться до самого утра. Выговаривать было нечего, и я не выговаривал — да пусть себе течёт, как течёт, если уж потекло…
Так и теперь: проснулся среди ночи, увидал, что постель снова не разостлана, слез с печи и понёс нужду до ветру. Однако в сенях тут же перехотелось: услыхал голоса.
Ворковали мои голуби негромко, и слышал я через слово. Видимо, Тим проводил сестрёнку до крыльца, да, видимо, засиделись. Видимо, он обнимал её — прохладно ж. Ну и, видимо, вообще…
То есть, что от меня требовалось: порадоваться и двигать назад (ну не переться ж мимо, типа, продолжайте-продолжайте, я щас, надо мне). Вместо же этого я присел на первый попавшийся мешок и обратился в слух. Совесть дёрнулась было, но я послал её туда, откуда возвращаются не скоро. Надоело додумывать — хотелось подстрочника. А побыть джентльменом ещё успею.
Ну, и чего там у вас? Я чувствовал себя юным Хокинсом, залезшим лунной ночью в бочку из-под яблок…
— А ты это серьёзно говорил?
И что же это он ей такого наговорил, интересно?
— Когда?
Умница, Тима. Почаще уточняй, а то тут не все догоняют.
— Ну там, за озером… Когда на муравейник наткнулись…
Да уж: сразу всё на свои места встало…
— Конечно, серьёзно.
Она помолчала.
— А ему сможешь повторить?
— А ему-то зачем? Это нас с тобой одних касается.