Ленинград-28
Шрифт:
Какая-то часть его умерла. Большая часть. Оставшееся вряд ли могло претендовать на гордую привилегию быть человеком. Зато где-то там, не слишком глубоко, поселилась тьма. Хотя не совсем поселилась — просто заняла то самое, пустое место, что осталось после половинчатой, частичной смерти.
Не совсем равноценная замена, но такое случается — иногда жизнь старается обмануть, что уж тут поделать?
Еще было больно. Он метался на койке, пытаясь разорвать жгуты. Ногти процарапали дерматиновую обивку,
— Так, первичную обработку шва я закончил, можете убирать его с глаз долой. И на будущее — постарайтесь сделать так, чтобы вот это больше не попадалось мне на глаза!
— Не будьте категоричны, док! Кто знает, будет ли оно, будущее. Тем более у нас с вами…
— Уж не намекаете ли вы…
— Именно намекаю, док!
Тишина.
— Хорошо, я понял. Забирайте его. Всего хорошего.
— До встречи.
— И не надейтесь…
Тишина. Затем шаги.
Щелчок выключателя. Свет.
— Выносите.
— С койкой?
— Мля…
— Виноват, товарищ генерал.
Шаги ближе. Света слишком много, не разглядеть.
Мягкое покачивание. Скрип открываемой двери. Воздух — он уже не пахнет смертью. Пахнет гарью, нагретым асфальтом.
— В машину.
Хлопают дверцы автомобиля. Внутри темно, пахнет бензином и потом.
— Поехали.
Визг стартера. Рокот двигателя. Машина подпрыгивает на ухабах.
Остановка.
Его опять несут куда-то.
Принесли.
Здесь хорошо — прохладно. Света почти нет — он моргает, пытаясь рассмотреть. В голове пустота и темнота. С ней можно разговаривать. Она послушна и обтекаема.
— Ну, как, живой мудило?
— Молчит, товарищ генерал.
Ласково:
— Скажи-ка дружище, я у тебя спрашивал?
Виновато:
— Никак нет, товарищ генерал…
Взрывается, плюясь во все стороны:
— Ну, так пшел нах, отсюда!
Шорох, шум падающего тела.
Тихонько, сквозь зубы:
— Ну и молодежь пошла, никакой закалки.
Свет уже не так раздражает. Можно различить отдельные, ничего не значащие детали.
Он в комнате. Комната небольшая — в ней низкий потолок, побелка местами отстала от стен. Из мебели — койка, к которой привязан он, и стул, на котором сидит… кто-то. Или некто.
В голове туман. Мысли бегают по кругу — одни и те же. Их немного сейчас.
Чужое лицо наклоняется над ним. Наплывает сверху. Теперь света еще меньше, можно рассмотреть огромный пористый нос, глазки-бусинки, губы — две блеклые розовые полоски, за ними мелкие, пожелтевшие от никотина зубы. На плохо выбритой шее — валики кожи.
Они рассматривают друг друга.
Мысли словно рассеиваются во время замкнутого бега. Сталкиваются друг с другом и погибают.
Где он, и кто он?
— Ну?
Наверно нужно что-то ответить. Это непросто — выдавить из себя хоть какой-то звук.
Нужно напрячься, и… выдохнуть?
— Что?
Довольный
— Так, дружок, вижу, что все в порядке. Да, Юрок?
Он впитывает его слова. Так пересохшей губкой собирают воду — он пытается заполнить пустоту внутри, чтобы хоть немного потеснилась темнота. Если ему это удастся, то… что?
Юрок… кажется это имя?
Юрок, Юрка… что-то знакомое. Так зовут его.
Да, это его имя. И что с того?
Глава 11
Все имеет свое начало и конец. Ну, если даже и не все, то многое. Так думал Панюшин, пытаясь найти эти крайние точки. Стоя в темноте, с поднятыми руками, слушая приближение командира спецотряда.
Что думал в этот момент сам капитан Козулин — ему одному известно. Что-то такое все же думал, судя по шагам — та хищная расслабленность, что в любой момент может обернуться вспышкой звериной ярости.
Ну да волков бояться, в лесу не гуляться.
И прежде чем указательный палец командира спецотряда «Челябинск» воткнулся бы в шею Панюшина, чтобы тот свалился на пол, теряясь в круговоротах боли, прошла маленькая вечность, состоящая из таких же маленьких вечностей.
За это время Юрка успел многое — тьма была послушной, выполняла малейшие пожелания. Он запустил ее в стены разрушенной лаборатории, заполнил каждый уголок, каждую выбоинку, каждую трещинку. Ее хватало, и она стала единственным Юркиным союзником сейчас.
Впрочем, нет, оставался еще гвоздодер. Панюшин так и не выпустил его из рук. Стоял, чувствуя затылком холодный металл.
На этот раз обошлось без алых брызг — темнота стала прозрачной, из сумрака проступили стены, схематические очертания — словно рисунок школьника, впрочем Юрке было достаточно. Он видел главное — расстановку сил противника, а это уже немало.
Есть начало и конец — осталось найти путь между ними. Кроме того, в сумме всех возможных траекторий, остается только выбрать точку, которая не будет принадлежать этому пути. Для Панюшина это плевое дело — бесконечные скитания закалили его, осталось немного сноровки, чего еще желать одинокому страннику?
Только одного — разобраться, что же происходит на самом деле.
Расслабиться перед боем.
Узнать, что случилось с ним.
Перехватить гвоздодер, чтобы удобнее было сжимать.
Найти самого себя, и выбросить из головы все ненужное.
Чуть повернуть голову, слегка наклонившись в сторону противника, а ноги пусть займут удобное положение для начала атаки.
Поехали…
Панюшин прятался за железным контейнером. Под ногами валялись многочисленные обломки пластмассы — некоторое время назад, Юрий в ярости растоптал трубку телефона. Руки сжимали трофейную винтовку, а в глазах поселилась неземная тоска. Винтовку Панюшин забрал у одного из бойцов — того самого, чей череп пришлось разбить гвоздодером.