Ленька-активист
Шрифт:
Я стоял и смотрел на этот крест, на эту чашу, и чувствовал, как по спине пробегает холодок. Это было почти невероятно. Я, четырнадцатилетний мальчишка из захолустного Каменского, смог, пусть и косвенно, повлиять на решение, принятое на самом верху. Мой голос был услышан. Это окрыляло. Это придавало уверенности в том, что я выбрал правильный путь. Значит, тот невидимый канал связи, который я с таким трудом и риском проложил в Синельниково, действительно работал.
Эта новость совпала по времени с другим, не менее важным для меня событием. В Каменское наконец-то докатилась официальная волна пионерского движения. Из губернии приехал молодой,
А через неделю в екатеринославской газете «Звезда» появилась небольшая заметка под заголовком «Первые пионеры Каменского». Я держал в руках этот пожелтевший, пахнущий типографской краской листок и чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Вот она, первая ступенька славы! Меня заметили, обо мне написали. Пусть пока только в губернской газете, которую здесь читали от случая к случаю, но это было только начало.
И тут же встал вопрос: а что дальше? Мне уже исполнилось четырнадцать. Возраст подошел. Пора было вступать в комсомол. Петр Остапенко давно уже звал меня к себе, говорил, что таким, как я, прямая дорога в ряды комсомольского авангарда.
— Ленька, ну чего ты тянешь? — допытывался он. — Ты же наш, по духу, по делам. Давай, пиши заявление. Мы тебя единогласно примем. Будешь в ячейке, настоящее дело делать, а не с сопляками возиться.
С одной стороны, это было логично и правильно. Комсомол — это следующая ступень, это путь в партию, к той самой власти, о которой я мечтал. Но, с другой стороны, что-то меня останавливало.
Сейчас я был сам себе начальником. Командиром пионерского отряда. Организатором ТОЗа. Пусть это была маленькая, но моя собственная «империя». Я сам принимал решения, сам нес за них ответственность. Меня уважали ребята, со мной считались в ревкоме. А что будет, если я вступлю в комсомол? Я стану рядовым членом ячейки. Мне дадут поручение — распространять газеты или рисовать стенгазету. Меня будут учить, как правильно понимать линию партии, меня будут воспитывать. Конечно, я быстро бы выдвинулся, я в этом не сомневался. Но на это ушло бы время. А сейчас у меня была уникальная возможность действовать самостоятельно, проявлять инициативу, которую, как я теперь знал, ценили там, наверху.
«Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме», — снова и снова повторял я себе старую поговорку. Торопиться не стоит. Комсомол от меня никуда не денется. А вот шанс закрепить за собой репутацию талантливого организатора, зачинателя нового дела, можно было и упустить.
И я решил повременить.
Тем более что в голове у меня уже зрел новый, еще более грандиозный план, рожденный самой жизнью, самой новой экономической политикой.
Наш опыт с ТОЗом был успешным, но я понимал, что на одном огороде далеко не уедешь. Нам нужно было настоящее, прибыльное дело, которое могло бы не просто кормить нашу коммуну, а приносить реальный доход.
И я снова вспомнил про иван-чай.
Торговля им на рынке шла бойко. Наш «копорский чай», как его называли в народе, приготовленный по дедовскому рецепту, высушенный и ферментированный, пользовался большим спросом. Люди, изголодавшиеся по нормальному чаю, охотно покупали наш
— А что, если поставить это дело на широкую ногу? — думал я, глядя на то, как мои ребята на базаре ловко отвешивают сухие листья в бумажные кульки. — Что, если организовать не просто кустарный промысел, а настоящий кооператив? Артель по сбору, переработке и продаже иван-чая?
Идея захватила меня. Я видел это почти наяву. Мы могли бы привлечь к сбору травы не только наших пионеров, но и других безработных ребят, женщин, стариков. Мы могли бы оборудовать на заводе, в одном из пустующих цехов, настоящую сушильню на кирпичах, поставить длинные столы для скручивания листьев. Мы могли бы придумать красивую упаковку — не просто бумажные кульки, а аккуратные пачки с яркой этикеткой, нарисованной нашим Костиком, который неплохо владел карандашом: «Кооперативная артель им. Парижской Коммуны. Иван-чай. Сбор 1921 года. Город Каменское».
Мы могли бы продавать наш чай не только на местном рынке, но и поставлять его в столовые, в больницы, в другие города. Это было бы настоящее, большое дело! И, что самое главное, это было бы в полном соответствии с духом НЭПа. Мы не спекулировали бы, а производили. Мы создали бы свой, советский, кооперативный бизнес, который мог бы на равных конкурировать с «частником».
Вечером я собрал своих ближайших соратников — Свиридова, Петра Остапенко, самых толковых ребят из коммуны.
— Товарищи, — начал я, стараясь говорить как можно более убедительно, и разложил на столе лист бумаги с набросками своего плана. — У меня есть предложение. Давайте создадим кооператив. Чайный кооператив.
Я изложил им свой план. Они слушали, наклонившись над столом, и я видел, как в их глазах загорается огонек интереса. Это была не просто идея. Это был выход. Это была надежда на сытую, осмысленную жизнь.
— А что, — сказал Свиридов, задумчиво почесывая затылок и разглядывая мои каракули. — Дельная мысль, Ленька. Очень дельная. С сырьем проблем нет, этого кипрея у нас — завались. Рабочие руки — тоже найдутся. А если дело пойдет, так это ж какое подспорье будет! Это ж не картошку на шлаке растить.
— И это будет наш, комсомольский, пионерский ответ нэпманам! — с жаром подхватил Петр, ударив по столу кулаком так, что подпрыгнула керосиновая лампа. — Мы докажем, что и без буржуев можем хозяйствовать! Покажем этим мешочникам, как надо работать по-советски!
Решение было принято единогласно. Пусть начнем мы только в следующем году, сейчас уже сезон закончился, но ведь и подготовиться к нему время будет!
В ту ночь я долго не мог уснуть. В голове роились планы, расчеты, идеи. Я уже видел, как гудят наши сушильни, как пахнет свежеферментированным чаем, как вереницы подвод везут наш товар на ярмарку.
Одновременно с этим пошли слухи о другом. Говорили, что на те самые церковные ценности, которые с таким трудом собирали по всей стране, за границей, в Америке, закуплен хлеб. И что пароходы с этим драгоценным грузом уже идут в черноморские порты — в Одессу, в Николаев. А оттуда зерно поездами повезут в самые голодающие губернии.
И эти слухи вскоре подтвердились. Через нашу станцию пошли новые эшелоны — с юга на север. Тяжелые, товарные составы, груженые американской мукой в белых холщовых мешках с непонятными синими иностранными буквами, консервами в блестящих жестяных банках — тушенкой, сгущенным молоком. Это была помощь голодающим, надежда на спасение для миллионов.