Ленон и Гаузен: Два клевых чужака
Шрифт:
— Подожди! Я еще не все нарисовал! — попросил Гаузен. Он вспомнил, что до сих пор не знает, где сейчас находится Лин. Ему в голову пришла мысль нарисовать ее портрет, чтобы ему помогли найти ее. Хотя он не был прирожденным художником, что только что и продемонстрировал, но ничего другого юноша выдумать не мог. Но Гаузена, не дав возможности объясниться, увели из кабинета.
Глава III
Когда Гаузена вели в камеру, он думал не сколько о той неприятной компании, с которой ему предстоит столкнуться, столько о том, чтобы прилечь и отдохнуть
— Будет очень обидно, если Лин придется спасать меня отсюда, — подумал юноша. Ютиться в углу ему совсем не хотелось, и он решил завладеть местом на койке любой ценой.
— Эй, дружище! Что у тебя с рукой? — приветливо обратился к пьянице Гаузен, хотя он и не испытывал ко всяким выпивохам теплых чувств. — Да и лицо у тебя как будто табун лошадей на нем оттоптался, — прибавил про себя юноша.
— Они оторвали мне руку… Но это не самое худшее, что они со мной сделали, — захныкал пьяница.
— Уймись уже, алкоголик бешеный! — раздраженно донеслось сверху, и Гаузен узнал голос уголовника, которого недавно допрашивали милиционеры.
— Это его Петя надоумил рассказывать всем о чудовищных пытках, чтобы потом они от страха раскалывались на допросе. Пообещал ему наливать за каждое признание. Так что не доверяй ему — ради выпивки он готов на все, — объяснил зэк. Гаузен хотел расспросить обитателя верхней койки поподробней, но сокамерник повернулся на бок и, казалось, снова задремал, так что юноша решил продолжить беседу с разоблаченным алкоголиком.
— Так ты подставной что ли? — уже без былого дружелюбия поинтересовался Гаузен.
— Я пол-литр-заключенный! — важно представился сокамерник. — Я работал… пили-водчиком… с алка…алкоголицкого на русскую… И пострадал за свои убеждения онко… алка… алкоголическим заболеванием!
— И что же у тебя за недуг такой? — не понял Гаузен, который, конечно знал, что такое пьянство, но последнее словосочетание было совершенно незнакомо для него.
— Как сказал вождь мирового пролита… пролила… Ик! Портвейна, — продолжал плести выпивоха. — Важнейшие изыскус… из закусок — это вино… и сыр! А я пошел еще дальше и пью все, что могу, закусываю, чем придется, а после этого творю, все, что мне заблагорассудится! Для меня нет никакой разницы! Для меня и политура сойдет за пол-литра, лак сойдет за ликер, морилка мне будет горилкой, а если нет под рукой виски «Уайт Хорс» то раздобуду уайт-спирита, — не имея смысла больше притворяться, пьяница достал спрятанную руку и энергично начал размахивать ей, силясь показать свои предпочтения.
— А что сделал-то? — вернулся к вопросу Гаузен, мало чего понимая в этом бреду.
— Да я повесил… повесел… — запинаясь, пытался объяснить хозяин нижней койки.
— Кого повесил? — насторожился Гаузен. — Убийца что ли?
— Да нет! — махнул рукой пьяница. — Повесел-лился слегка.
— Бедняга, да тебе надо лечиться, лечиться и еще раз лечиться, — для приличия посочувствовал Гаузен. — Может, отдохнешь, разомнешься на полу, а я пока койку твою посторожу.
Но
— Я бы тебе даже налил из своей фляжки за это, — добавил юноша.
— А что там налито? — все еще не теряя надежды опохмелиться, спросил алкоголик.
— Самое вкусное вино, которое в этих краях не достать, — рассыпался в обещаниях Гаузен.
— А оно кислое или сладкое? — не отставал пьяница, забыв, что еще недавно проявлял индифферентность к горячительным напиткам.
— Полу-кисло-сладко-вкусное, — расписывал юноша, не зная, какой сорт у этого так называемого алкоголика любимый.
— А какая у него крепость? — уточнил сокамерник, шумно сглотнув слюну.
— Если бы стены темницы были такими крепкими, как это вино… то нам бы и за двести лет отсюда было не выбраться, — не уставая, нахваливал Гаузен дешевую на самом деле выпивку.
Глаза пьяницы жадно загорелись, и Гаузен решил, что настала пора заключать договор:
— Давай так, ты освободишь мне койку, а я дам тебе хлебнуть.
Пьяница лишь закивал головой и протянул руку.
— Правда, фляга осталась у Мити с Петей. Но скоро я выйду отсюда и обязательно тебя угощу, — сообщил юноша, и нетрезвый сокамерник тут же потерял к нему всякий интерес.
Гаузен по натуре был очень упрям, так что он предпринял еще одну попытку захватить себе место для отдыха.
— Слушай, я смотрю, ты вопросы всякие любишь задавать, — вновь обратился юноша к пьянице. — А делать все равно нечего. Давай в загадки, что ли поиграем. Если я выиграю, то ты мне свое место уступишь, а если ты победишь, то я свое.
Пьяница как-то неопределенно посмотрел на Гаузена, силясь понять, в чем разница выигрыша и проигрыша, что юноша счел за согласие.
— Можешь первым задать, — предложил Гаузен, который пока не смог вспомнить какую-либо стоящую загадку.
— Висит груша — нельзя скушать, — после тяжелых раздумий загадал пьяница. Похоже, это была единственная загадка, которая осталась в его пропитом сознании.
— Гнилая, что ли? — недоуменно предположил юноша. Он понятия не имел о чем речь и ожидал более традиционных загадок, например, про речку или про дождь.
По-видимому, пьяница и сам позабыл ответ, и вопрос так бы и повис в воздухе, если бы вновь не дал о себе знать обитатель верхней полки.
— Боксерская! — торжествующе сообщил Гаузену зэк. — Посмотри на мои уши и нос. Видишь, какие помятые? Да не бойся, не обижу! Я вообще в молодости был спортсмен хоть куда! Ногу за шею закладывал! Правда, потом начал закладывать за воротник, как вот этот дурак, — немного погрустнев, закончил узник. Он уже не стал поворачиваться обратно и с интересом наблюдал за происходящим.
— Теперь моя очередь загадывать, — продолжил юноша и обратился к пьянице.
— Ему кланяются, чтобы дать денег, — загадал Гаузен, имея в виду нищего, сидящего на земле.
— Коррумпированный чиновник! — выдал верхний сокамерник, и Гаузен осуждающе посмотрел на него.
— Вообще-то мы здесь вдвоем играем, и ставки у нас реальные, — осторожно сообщил юноша заключенному.
— Ладно, больше не буду перебивать, — не обидевшись, успокоил юношу зэк. Гаузен тем временем, считая предыдущую попытку проваленной, решил загадать чего посложней.