Ленон и Гаузен: Два клевых чужака
Шрифт:
— А чего ему говорить, — пожал плечами Митя. — Флаг целый, не рваный, не грязный, не жеванный… Даже следов от засоса не осталось. Да и нету такой статьи «за надругательство над колбасой». Вот был бы хлеб — другое дело. Он символ плодородия и вообще всему голова. Был бы это колбасный хлеб, еще можно было бы что-то приплести, а так — сам понимаешь.
— Но ведь можно еще к чему-то прицепиться, — не отступал Петя. — Сам же видишь, какой опасный преступник!
— Да ладно, какой уж там опасный…
— Слишком уж он чист и молод для простого бомжа, — настаивал Петя.
— Ну, надо же с чего-то начинать, — равнодушно предположил Митя. — Фемида слепа, а это значит, что ко всем надо относиться непредвзято.
— Может, Фемида и слепа, — перебил Петя. — Но я нюхом чую, что этого мерзавца надо засадить!
— Петя, придется его отпустить, — произнес Митя, добавив нажима в голос.
— Как же его отпустить? А как же раскрываемость? Как отчетность? Как же очередное звание? — отчаялся Петя.
— Все-то тебе хочется любой ценой наловить побольше преступников! А в армии можно годами числиться и ни разу не побывать в настоящем бою. Вот у меня и друг такой. Уже пять лет служит, а подвигов никаких толком так и не насовершал. И ничего, не выгнали. Скоро майора дадут. Чего нам-то тогда так гнаться за раскрываемостью? — поинтересовался Митя.
Услышав про майорское звание, Петя сдался и даже вернул Гаузену вещи. Тот порылся в сумке и заметил, что не хватает одного важного предмета.
— Отдайте нож! — потребовал Гаузен.
— Не отдам! — заспорил Петя, которому не хотелось отпускать Гаузена за просто так. — Это холодное оружие! И важная улика!
— Я же им флаг не резал! — разумно заметил юноша.
— А мог бы, — не сдавался милиционер.
— Тогда я буду жаловаться! — пригрозил Гаузен и добавил со значением:
— Мне кажется, что я видел для этого достаточно. Револьвер-то, — вспомнил мудреное слово юноша, — небось, тоже не в магазине покупал?
— Петя, верни ему его вещи, — шепнул Митя и кивнул головой на любимую игрушку приятеля. — Хватит тебе уже всякого барахла.
Петя нехотя протянул Гаузену его нож.
— То-то, — одобрительно хмыкнул юноша и вернул оружие в ножны.
— Петя, я его сам выведу, — проинформировал коллегу Митя.
Петя ничего не ответил, а лишь со злобой посмотрел Гаузену вслед.
— Если вы меня выпускаете, то вы должны освободить Лин! — уже в коридоре обратился к Мите Гаузен. Юноша подумал, что есть вероятность, что ее тоже держат в заключении.
— Кто такой Лин? — не понял милиционер. — Это еще что за кличка?
— Лин — это имя девушки! — возразил Гаузен, и, как мог, описал ее внешность.
— Таких приличных к нам обычно не прибывает, — отозвался
— Может, вы ее прячете, как упрятали меня. Сколько я времени здесь потерял! Да я чуть не постарел тут, пока ждал! — начал возмущаться Гаузен, который не доверял стражам порядка в принципе.
— Если тебе так хочется, можешь посмотреть в женское отделение. Там никого, — предупредил Митя. Милиционер провел юношу в другую камеру и отпер ее. Там действительно было пусто.
— Можно по приметам ее в розыск объявить, — участливо предложил Митя, который, похоже, по натуре был добрым малым. — Как можно с тобой связаться?
— Я сам вернусь за новостями, — уклонился от ответа Гаузен, которому не терпелось отыскать девушку самому.
— Постой-ка, — вспомнил уже в коридоре Гаузен. — Мне нужно обратно в свою камеру.
— Странно, — удивился Митя. — Только освободился и уже обратно захотел. Так нельзя — сначала надо что-то совершить!
— Да нет, не в этом смысле… Мне надо попрощаться с другом, — пояснил Гаузен.
— Только ненадолго, — согласился Митя и впустил юношу внутрь.
— Спасибо за советы, Волжанин, — поблагодарил Гаузен. — А то Петя хотел заточить меня настолько, что я выросшей бородой смог бы три раза обернуться.
— Не надо благодарности, — скромно ответил Волжанин. — Я просто не люблю тесноту в камере.
— Я вот что хотел спросить… Если ты такой добрый, что ты делаешь в таком нехорошем месте? — попытался разузнать юноша.
— Ну, не знаю, — почесал подбородок Волжанин, видимо размышляя о прожитой жизни. — Может быть, все мы всего лишь фишки в руках бога, — задумчиво произнес заключенный.
— Какого из них? — чуть не спросил Гаузен, но вовремя вспомнил, что такой вопрос в этом мире больше не стоит. Еще он вспомнил из здешних разговоров, что эта фраза произносится как-то не так…
— Может пешки?
— А кто его знает, фишка или пешка? По-моему, он азартный. Ты себе не представляешь, как он играл с моей судьбою. А вообще иногда мне кажется, что он самый главный ростовщик. Дает всего лишь один раз, а расплачиваться приходиться всю оставшуюся жизнь, — тут зэк грустно улыбнулся, видимо, погрузившись в давнишние воспоминания.
— Ну, а чего помогать-то каждому встречному? — вновь поинтересовался Гаузен, не давая собеседнику замечтаться.
— Как знать, может, даже в гестапо должен быть свой Штирлиц, — глубокомысленно изрек Волжанин.
— Штирлиц — это типа шиворотня что ли? — не понял Гаузен.
Тут зэк оторвался от мыслей и с подозрением уставился на юношу. Но тут же не выдержал и рассмеялся:
— Я еще сомневался, за кого это ты себя выдаешь! А ты точно деревенский! Даже телевизора в доме не было!