Леопарды Кафки
Шрифт:
— Сумка! — закричал Мышонок. — Где моя сумка?
В первое мгновение толстяк ничего не понял. Не только из-за акцента, но и из-за того, что парень был вне себя. Наконец портье удалось разобрать, чего от него хочет Мышонок:
— Сумка? Нет, ты не оставлял никакой сумки. Может, в поезде забыл.
В поезде. Конечно. В поезде. Внезапно разбуженный, он выбежал сломя голову из вагона, тогда-то и забыл сумку.
Он бросился на вокзал под снегопадом, который все усиливался, повторяя шепотом: сделай так, чтобы поезд еще стоял у перрона, боже, сделай так, чтобы он еще стоял.
Промчавшись через здание вокзала,
Никакого поезда там уже не было. Да и на платформе никого не было, кроме уборщика, подметавшего мусор. Мышонок подошел к нему, спросил о поезде.
— Поехал дальше, — не поднимая глаз ответил железнодорожник, — уже полчаса как.
— А как же моя сумка? — дрожащим голосом спросил Мышонок, чуть не плача.
Железнодорожник ничего не понял. Мышонок рассказал, что произошло. Железнодорожник почесал в затылке. Сказал, что есть отдел находок, можно там спросить, но, скорее всего, сумку не найдешь. Мышонок побежал к окошечку: нет, те, кто убирает в вагонах, сумки не находили. Девушка записала название гостиницы, но повторила то же, что сказал железнодорожник на платформе: сумка, считай, пропала:
— Тут и раньше была неразбериха, а с войной стало еще хуже.
Убитый горем, Беньямин вернулся в гостиницу.
— Нашел сумку? — с явной издевкой спросил портье.
— Нет, — пробормотал Беньямин, — не нашел.
Он поднялся по лестнице, заперся в номере, не раздеваясь, рухнул в постель и — разрыдался. Ну что он за человек? Не человек, а тридцать три несчастья: еще не приступив к заданию, уже его провалил. А Ёся рассчитывал на него. Бедный, бедный Ёся.
Он плакал и плакал, пока, устав от слез, не уснул.
Проснулся он утром, с тяжелой больной головой и голодный. Решил выйти, чтобы позавтракать и проветриться. Надо было решать, что делать. Может быть, на ходу придет какая-никакая мысль. Он спустился на первый этаж. Портье был на месте, за стойкой. Поднял глаза от газеты:
— Ну как? Сумку нашел?
Мышонок ответил, что нет. Портье посмотрел на него с явным недоверием:
— Напоминаю еще раз. Учти: номер оплачен на неделю и только на неделю. Вместе с сегодняшним у тебя шесть дней. Потом — до свиданья.
Мышонок не ответил. Он вышел на улицу, зашел в маленькое прокуренное кафе напротив гостиницы. Прожевывая черствую булку, пытался привести мысли в порядок и составить план.
Пункт номер один: нельзя терять время на поиски сумки, ведь на это уйдет не один день, а успех сомнителен.
Пункт номер два: надо найти человека, который должен передать ему задание. Он не знал его имени, но знал, что это писатель, еврей, и что он левых взглядов. Что несколько упрощало дело. Даже в таком городе, как Прага, не могло быть много людей, подходящих под это описание. Требовалась только отправная точка, кто-нибудь, кто объяснил бы ему, где искать еврейских писателей левых взглядов.
И кто бы это мог быть? До сих пор он знал только одного человека в Праге, портье «Терминуса». Может, он и знал что-нибудь; может именно в этой гостинице обыкновенно останавливались троцкисты. Но сам он явно не был троцкистом, скорее смахивал на контрреволюционную ищейку. Может, он, конечно, так здорово замаскировался, может, испытывал по поручению самого Троцкого этого приезжего еврейчика.
Может, ассоциация писателей? Нет. Ассоциация писателей не подходит. Не явишься же туда с улицы: привет, мол, друзья, где тут у вас писатели-евреи левых взглядов? Это выглядело бы подозрительно. Нет, надо придумать что-то другое.
Он допил кофе, расплатился и вышел. Шел куда глаза глядят по узким улочкам Старого города. Когда очнулся, заметил, что место ему как будто знакомо: кое-где даже попадались вывески на еврейском языке. Это была Майзелова улица в старом пражском гетто. Он стоял напротив знаменитой Староновой синагоги, громоздкого и мрачного сооружения. Дверь была открыта. Беньямин вошел. Внутри не было ни души. Он стал разглядывать строгий интерьер, старые скамьи, шкаф, где хранились свитки Торы.
— Что вам угодно?
Он обернулся. Древний старик в черном плаще смотрел на него, смешно моргая.
— Я шамес, — представился он, — служка этой синагоги. Вам чем-нибудь помочь?
— Я просто так зашел, — ответил Мышонок на идише, что привело старика в восторг.
— Рад служить вам, — отозвался он тоже на идише. — Я сторожу синагогу и показываю ее посетителям. К нам приезжают со всего мира. Но для меня, — добавил он с гордостью, — это вовсе не проблема. Я свободно владею восемью языками: немецким, английским, французским, испанским, итальянским… — он подмигнул. — Но что я люблю, так это поболтать на идише. Язык моей матери, язык, на котором она пела мне колыбельные… Такое не забывается. Время идет, а память живет.
Он на мгновение замер, молча глядя в пространство. Потом опять обратил взгляд на посетителя.
— А вы? Откуда вы? Из России? Из Польши?
Мышонок колебался. Можно ли довериться старику? Все же решил рискнуть и сказать правду или хотя бы полуправду. Признался, что он из Черновицкого и что в Праге по делу.
Черновицкое? Да, старик знал это местечко. У него даже знакомые жили в том районе. Он предложил:
— Идем, я расскажу тебе немного об истории этой синагоги.
Он взял Мышонка под руку и вывел его на передний двор: здесь, сказал он, похоронен Голем. Объяснил, что Голем — великан, созданный из глины каббалистом равви Левом, чтобы защитить пражских евреев от антисемитов, но он восстал против своего создателя, был уничтожен и сейчас покоится здесь. Потом рассказал еще несколько историй и замолчал, видимо, ожидая чаевых.
У Беньямина денег было в обрез. Но вдруг старик поможет? И Мышонок вынул из кармана и протянул ему несколько монет. Смотритель пересчитал их, не слишком довольный — явно привык к более щедрым экскурсантам, — спрятал и спросил, чем еще может быть полезен гостю. Спросил, конечно, для проформы, но Мышонок решил использовать любой шанс. Да, ему нужна помощь: он ищет писателей-евреев (он не рискнул добавить «левых взглядов»). Не мог бы смотритель подсказать ему кого-нибудь?
— Писателей-евреев? — с любопытством переспросил старик. — Зачем тебе писатели-евреи?