Лес богов
Шрифт:
Политическими заключенными считались также французы и латыши, находившиеся в прошлом на службе СС и доставленные в лагерь даже в эсэсовской форме. Были два латыша из Берлина офицеры СС с высшим гестаповским образованием. В Штутгоф они попали за пьяные дебоши и тоже относились к категории политических каторжан!
Лица, вовремя не рассчитавшиеся со сборщиком налогов также носили красные треугольники. К политическим заключенным принадлежали все без исключения самогонщики. В лагере были виртуозы самогоноварения, особенно выходцы из Гродненской области. В Штутгофе даже функционировали несколько тайных самогоноварилен. Конокрады, контрабандисты, спекулянты тоже считались политическими заключенными.
Политическим заключенным был и владелец крупнейшей гостиницы города Дейче-Эйлау Оскар Бебнау, укравший, между прочим вагон мяса. В лагере Бебнау просидел недолго, всего полгода - его спас членский билет нациста. Он околачивался в нашей канцелярии, ни черта не делал и занимался только тем, что разыскивал что бы ему поесть. Владелец гостиницы был толст, как слон и прожорлив как дракон.
Проститутки вначале трактовались, как элемент отлынивающий от работы "Arbeitsscheu". Дамы легкого поведения были оскорблены в своих лучших чувствах. Они тотчас запротестовали. Нет... нет... Они не отлынивают. Они работают, да еще как. Позже и их перевели в группу политических. Красотки из Вильнюса с ярко накрашенными бровями стали "политическими" девицами.
Красный треугольник пламенел и на груди Вилли Фрейвальда. Он был по профессии доилыцик коров, по призванию донжуан и по образу жизни бродяга, уличный музыкант. Движимый самыми благородными помыслами, Фрейвальд во время дойки пропел коровам что-то о нацистском фатерланде. Вилли явно рассчитывал на сознательность скотины, думал пением повысить надой молока. Его не поняли и упрятали в лагерь, как политического музыканта и бродягу.
Однажды пригнали в Штутгоф одного уродца. Из его документов явствовало, что он имел какие-то неясные отношения с телкой своего хозяина.
– Ох-ох-оо - схватился фельдфебель Кениг за голову.
– Что же мы с тобой делать будем? В лагере у нас телок нет... Не устроят ли тебя кошки?
Фельдфебель фыркал выписывая уродцу красный треугольник. Уродец тоже стал политическим заключенным. Поделом, Не порть бестия, чистоту немецкой расы.
БИБЕЛЬФОРШЕРЫ
Bibelforscher - толкователи библии, составляли особую категорию преступников и подвергались аресту. Однако сами они вовсе не считали свои убеждения преступными. Напротив, гордились ими. И в анкете в графе где отмечалась религия, торжественно писали: бибельфоршер.
Они были протестантскими сектантами и развивали свою деятельность главным образом в Восточной Пруссии и Польше. В большинстве своем это были немцы, но попадались и поляки. Толкователей насчитывалось в лагере несколько десятков человек. Все они без исключения были превосходными экземплярами, представлявшими большой интерес особенно для психопатолога.
Бибельфоршеры носили фиолетовый треугольник.
Они не признавали ни ксендзов, ни епископов - вообще никакой духовной власти. Каждый из них был сам себе первосвященник и владыка. Все они были между собою равны. Но равенство было только на словах. На самом деле некоторые сектанты исполняли обязанности как бы ксендзов, а один был даже вроде епископа или еще более важной птицей. Толкователи библии были неимоверно болтливы. Болтливость казалась одним из самых существенных признаков их веры. Ну, а красноречие их пастырей было просто невыносимым. Имея весьма смутное представление о характере бибельфоршеров, я сначала старался завязать с ними разговор, но потом страшно ругал себя за легкомыслие и мучительно искал способа отделаться. Голова у меня разламывалась от стрекота и болтовни сектантов, они мне мерещились
– Скажите, на каком языке изъясняются в аду черти между собой и со своими жертвами, например с бибельфоршерами?.. А в остальном я с вами согласен (я всегда соглашался с мнением каждого осла)...
Каверзность вопроса приводила сектантов в ужас. Они сердились и плевались, лишний раз убеждаясь в том, что я последний босяк, совершенно негодный для будущего царства Иеговы и что никогда из меня не выйдет благочестивого бибельфоршера.
Возмущенные они уходили и надолго оставляли меня в покое.
Бибельфоршеры были убежденными противниками папы и католиков вообще. Кому-кому, но католикам они отводили в аду первое и отнюдь не самое фешенебельное место. Сектанты были пацифистами. Они отказывались от военной службы, ненавидели войну. За отсутствие воинственности их главным образом и преследовали гитлеровские власти, запирали в концентрационные лагеря.
Духовным пастырем, как бы епископом бибельфоршеров Штутгофа, считался Менке, приземистый седовласый человек, уроженец Восточной Пруссии. В лагере он прославился как один из самых талантливых воров-"организаторов" и лгунов. Несмотря на то, что его часто гоняли с одной работы на другую, жил он в свое удовольствие. Везде он умел выгодно и сытно устроиться. Уж не покровительствовал ли ему сам Иегова?
Верил или не верил Менке в свое учение - черт знает. Он постоянно твердил, что после войны наступит на земле царство божье и сам Иегова будет в нем править. Так-де написано в библии. Может быть не слово в слово, но приблизительно так. Как мол, ни толкуй библию, все равно так выходит...
– Ну ежели так - уверял я Менке, - ты бесспорно будешь премьер-министром при дворе его святейшества господа бога Иеговы.
– Хе-хе-хе, - посмеивался довольный Менке.
– Нет, где уж нам... лучшие найдутся!..
Менке деланно смеялся, но на челе его было ясно начертано: "Все-таки неплохо было бы стать правой рукой всевышнего. В конце концов вряд ли Иегова найдет себе лучшего премьера".
– Вот увидишь, Менке - продолжал я, - как убежденный республиканец, я непременно устрою революцию в управляемом тобой царстве...
– Типун тебе на язык разрази тебя гром за такие речи - сердился Менке и, гордо подняв голову, покидал канцелярию.
С такими подонками, как я, ему, мол не по пути. Другим выдающимся бибельфоршером Штутгофа был Рабинезе - неуравновешенный, сухопарый брюнет, гражданин Лодзи. Рабинезе сам не знал, кто он - поляк или немец. Может быть он родился и под еврейской крышей. Послевоенное общественное устройство земли его мало интересовало. Его восхищали другие стороны бибельфоршизма, особенно те, которые поощряли свободную связь с женщинами - со своими и чужими. Любовь, уверял Рабинезе, должна быть свободной. В свободной любви нет ничего греховного. Ее, мол одобряет и библия.
– Может быть вы с замами и в кустах библию читаете?
– поинтересовался я.
– Хи-хи-хи...
– захихикал Рабинезе. Он не удостоил меня ответа.
А может и впрямь читает? Кто его знает.
По субботам наши сектанты собирались у лагерного сапожника, тоже толкователя. Библию он, может быть, и знал назубок но сапоги тачал из рук вон плохо. Был он старый, морщинистый хмурый и болезненный человек. Правда, улыбка была у него приятная. Никто не рисковал отдавать ему шить новые сапоги. Со своей рабочей командой он только тем и занимался, что чинил рваную обувь и сбитые клумпы.