Лесная неделя, или Для чего человеку ружье
Шрифт:
Хорошо ехать, когда солнце. И быстро! И шахты за окном со своими треугольными терриконами.
Р-раз — и нет шахт, степь теперь.
Р-раз — и пошли подсолнухи, все шляпками в одну сторону повернутые, прямо к солнцу…
Хорошо быстро ехать! Папа, вообще, здорово машину водит, только ему очки иногда поправлять надо.
Р-раз — и поправил!
Р-раз — и мимо встречный самосвал!
Р-раз — и свистит ветер, и солнце слепит глаза!
Вот перейду в шестой — пусть попробуют меня отговорить, чтоб я за руль не лез. Все равно научусь водить. Это же здорово,
Как все продолжалось
Вполне нормально продолжалось: машина порой просто подымалась в воздух. Конечно, не на самом деле, а так казалось — вроде поднимаешься куда-то к солнцу, к небу, к пенистым облакам. Не «Жигули», а вертолет какой-то.
— А теперь можем и поднажать, — временами говорил папа, и сразу у Алексея начинало шуметь в ушах. Тогда он говорил любимую мамину фразу:
— Пап, ты же не автогонщик, ты фоторепортер.
— Одно и то же! — отвечал папа с неясным намеком: то ли Алексей с мамой говорит одно и то же, то ли репортер из-за постоянной беготни на больших скоростях похож на автогонщика.
Свернули наконец с асфальтированной дороги на неасфальтированную. Просто земля под колесами. Сухая — потому и клубы пыли, как за ракетой во время старта.
Так и доехали до дороги, которая прикрылась от солнцепека густыми кронами деревьев. Как будто она под зонтиком.
Папа сбавил скорость. Дорога петляла, деревья стояли тесно друг к дружке, словно боялись разлучиться.
— Вот и лес… — радостно сказал папа и вздохнул: — Ну, ты думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь?
Вот так всегда. Алексей думает о чем-нибудь, а папа сразу говорит это самое «ты думаешь, я не знаю…».
Сейчас Алексей думал о том, почему деревья в лесу боятся, что их вроде бы кто-то может разлучить. Он так и сказал папе — все равно бесполезно скрывать, куда денешься?
Папа опустил стекла в машине, поправил очки, вздохнул опять радостно и сказал:
— Это же семья, Алексей. Не боятся они, что кто-то их разлучит. Это крепкая семья. Лес… слышишь, поет. А?
В окно вливалась птичья песня, похожая на что-то, а на что, Алексей сразу сказать не мог. Радость была в том пении. И еще солнце. И облака были, и деревья, и тесные, дружные ряды деревьев.
Алексей давно научился у папы вздыхать глубоко и весело. Он и вздохнул.
— Дышит… — тихо сказал папа и повел машину совсем на малой скорости. Чуть ли не на цыпочках пошли «Жигули». — Слышишь?
Алексей услышал, как дышит лес: запахло так, будто зима и мама вносит с балкона хрусткое, заиндевевшее, долго-долго стывшее на морозе белье.
— Слышу! — шепнул Алексей, и стало у него на сердце так хорошо, так… что опять он слов не мог подобрать…
И тут они приехали. Машина круто свернула к забору, сплетенному из веток. В заборе оказались ворота, растворенные широко и гостеприимно. Въехали во двор, а навстречу побежала заросшая
К машине, притормозившей около белого, крытого шифером дома, вышел человек в синем форменном пиджаке. На фуражке и в петлицах у него дубовые листики из блестящего металла и желуди. Походка у человека такая, что Алексей сразу подумал: или бывший физрук, или спортсмен, который в перерыве между соревнованиями просто так, для интереса, работает лесником.
Алексей наблюдал из машины, как папа здоровался с лесником, как собака, повинуясь команде хозяина, быстренько улепетывала в конуру, и морда у нее была виноватая, как вроде не того, кого нужно, облаяла.
Папа говорил леснику о себе и о задании редакции, лесник отвечал, что это очень приятно и что его зовут Алексеем, а отчество — Петрович. Тогда папа сказал, что вот вам, пожалуйста, еще один Алексей — и показал на своего Алексея.
Пока Алексей выгружал сумки с аппаратурой и баул со всякими там пирожками-термосами, у взрослых пошел разговор о том, есть ли сейчас кабанья тропа, и как насчет бобров, захаживают ли к воде олени и когда в последний раз видели волков.
Алексея больше всего заинтересовали олени. В кино он их видел, строгих и величественных, а в жизни не приходилось. Впрочем, не только оленей, если говорить откровенно.
— В засаду надо, в засаду, — густоватым, чуть охрипшим голосом отвечал на все папины вопросы лесник по имени Алексей.
— В засаду бы неплохо, Петрович, у меня оптика хорошая, человек я спокойный… Неплохо, а?
Алексей Петрович с охотой согласился, а потом зазвал всех в дом. И пока сидели все трое за столом, пока ели хрусткие малосольные огурцы и мамины пирожки, пили лесниковый квас и мамино какао, Алексей Петрович успел рассказать, что семья его поехала проведать родственников и будет через пару недель.
Папа сказал, что отвлекать людей от постоянных дел он привычки не имеет, и пусть Петрович работает себе на здоровье, а в засаде папа сам посидит.
Петрович согласно кивнул, потом предложил папе взглянуть на карту. Они долго колдовали над ней, так что Алексей устал крутить транзистор.
— Так… Вас понял, Петрович… — сказал наконец папа. — Действительно, будет очень и очень занятно пройти по всем трем кордонам…
Он помолчал, потом взглянул на Алексея:
— Алексей, а ты без меня сколько сможешь выдержать? Понимаешь, ведь я пойду пешком. Это вкруговую где-то сотня километров, да буду останавливаться, снимать, работать… Недельку без меня Петрович за тобой приглядит, он согласился…
— У меня таких пара, не привыкать, — отозвался Петрович и с лаской глянул на Алексея.
Алексей знал суровое папино правило. Коль сказал он — снимать, работать, то вести споры-разговоры бесполезно. Если б можно было — папа так прямо и сказал бы: «Пошли». А раз нельзя — значит, нельзя.
С грустью вздохнул Алексей, на минутку представив себе, как он во дворе девятиэтажки начал бы свой длинный и ужасно интересный рассказ о стокилометровом походе по лесным дорогам, по лесным кордонам.