Лесная неделя, или Для чего человеку ружье
Шрифт:
— Ладно… — великодушно махнул рукой Алексей.
Они посмеялись и пошли дальше от лисьей школьной площадки, чтоб не мешать никому.
«Интересно ведь как, — думал Алексей, стараясь идти с Петровичем шаг в шаг, — даже лисам надо в школе заниматься. Ну, жизнь!»
Птицы вовсю пели.
— Попьем малость, криничка тут хорошая…
— Где?
Петрович показал: из-под кряжистого, старого дуба, почти от самого его корня, вытекал робкой струйкой родник.
— Вишь, голосок какой тихонький… — Петрович опять, как и о лесе, вроде как о живом существе, говорил о роднике. — Пора бы тебя почистить, да все недосуг. Вишь, бережки у тебя засорились, а водица солодкая, что лимонад…
Они попили прямо из ладоней: Алексей сразу вспомнил хрусталь и маму, она очень любит все стеклянное.
— А папе еще дня три, не меньше надо, — сказал он и вздохнул.
— Откуда знаешь?
— Фотоочерк ведь… — объяснил Алексей. — Его с налету не снимешь, это дело такое.
Петрович согласился, что дело действительно такое, потом сказал:
— Хорошее дело у твоего батьки. Снимет фотокарточки, напечатают их в газетах или в журналах, другие люди полюбуются нашей лесной красой и скажут сами себе: да, беречь надо друга нашего зеленого, потому как худо без него придется, всем худо — и полю, и реке, и мне, человеку.
— Хорошее дело, конечно, — согласился теперь и Алексей.
Шагалось ему следом за Петровичем легко и весело, хотя надо было, правда, шагать все время шире обычного. «Надо бы потихоньку от Петровича во дворе кордона сыскать лопатку да прийти как-нибудь сюда, родничок почистить». Дорогу к родничку — под дубом, мимо лисьей школы — он, Алексей, запомнит, запросто запомнит, не хитрое оно, это дело!
Что было после полудня
После полудня было вот что. Петрович, во-первых, похвалил Алексея за то, что он хорошо крикнул на того самого Михалыча. Вовремя крикнул, так что Михалыч сразу весь гонор потерял — так и сказал Петрович, вспомнив случай с топором.
Во-вторых, осмотрел Алексей весь «микрорайон», весь двор, который называется кордоном. Кроме сарая, под крышей которого Алексею снился рогатый неподстреленный зверь, кроме дома, крытого шифером, во дворе еще был какой-то ребристый домишко. Коровник…
Обитательница этого домишка дневала и ночевала на опушке леса.
— А волки как? — спросил однажды Алексей у Петровича. Ведь, откровенно говоря, не он один думал, что леса без волков не бывает.
— Жаль… — вздохнул Петрович, — побили почти всех волчат.
— Как это — жаль? Они же волки!
— Из
Разговор происходил как раз в тот момент, когда Петрович присел на бревнышко у дома ружье почистить. Сам чистит, а сам разговор с Алексеем ведет:
— Потому не удивляйся. Волк, он движение регулирует. Если битком населить весь лес разными животными, больными и здоровыми, то кому-то ж надо их разделять: чтоб здоровые оставались, чтоб им больные не мешали. Докторов в лесу ведь нету!
Петрович прочистил дуло своего ружья и глянул через него прямо на солнце.
— Мне можно? — спросил Алексей. И тоже глянул. Солнце сквозь ружейное дуло слепило больно, до колкости.
— Отец твой, поди, сейчас на седьмом кордоне, не дальше, — сказал Петрович. — По рации, хочешь, вызовем?
Они пошли в лесниковый дом, и Петрович почти полчаса кричал в микрофон:
— «Волга», я — «Иртыш», «Волга», как поняли? Прошу связи, прием!..
Алексею было интересно: вроде Штирлиц на связь выходит, пароли всякие — «Волга», «Иртыш»…
Ответила наконец «Волга» сипловатым, не очень приятным голосом. А потом и папин голос сказал:
— Алеш, ну, как ты там?
— Нормально, — закричал прямо в микрофон Алексей. — Совсем нормально, мы на Михалыча акт составили!
— Какой акт?! — удивилась «Волга» голосом папы.
— Он живой лес рубил!
— А-а… — протянул папа понятливо.
Он был далеко. Так далеко, что потрескивало в динамике маленькой рации, как будто связь была с Северным полюсом, по крайней мере.
— Все нормально? — спросил папа.
— Ага!
Алексей не знал, что еще нужно говорить, когда тебя вызывают на связь, как Штирлица.
— Дай-ка мне… — сказал Петрович и отобрал микрофон. — Нормально, говорю, все в порядке, не беспокойтесь там… Связь кончаю. Привет…
Разговор кончился. И Алексею сразу захотелось домой или просто к папе поближе.
Петрович будто понял это.
— Ну-ка, — сказал он тоном, с каким обращался к тому самому Михалычу, — ну-ка, поди ребятню накорми.
Какую ребятню, Алексей уже знал. На кордоне жили совершенно сиротливые цыплята. Дело в том, что их Петрович взял с инкубатора. Без настоящей матери, значит, цыплята. А на кордоне жили вполне взрослые индюшки. Вот они и усыновили цыплят. Наверное, потому, что собственных детей у них почему-то не было.
Алексей вроде бы понимал этих желтовато-белых, пискливых и беспокойных сирот. У них никого-никого на всем свете. Только индюшки. Серьезные такие, заносчивые и важные.
— Ты корми, корми ребятню. Пшено, знаешь, где? — подал голос Петрович.