Лесная невеста

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Ну, схватили тебя за рубаху, великое дело! Ты сам-то на Медвежий день Осинцу чуть руку не оторвал – и ничего, а теперь рубаху порвали ему – а он и взбеленился! Ну тебя, не мешайся! Надоел! Поняла, Зарянка? Травой кровохлебкой омывать, как станешь перевязывать. Если нету, то зайди к нам, мы дадим. Вот и заваривать заодно научу! Ну, ты хороша, мать! Уж полгода замужем, а такого простого дела не умеешь!

Покончив с делами, Дивина подошла, вытирая руки краем подола, и не один Зимобор при этом невольно бросил взгляд на ее ноги.

– Пошли,

ребята! – Хромой Крепень призывно взмахнул своей суковатой палкой. – Кто недодрался, тому мы сейчас работу найдем! И ты с нами ступай, сынок, там как раз твоя сила требуется.

Вслед за ним и Зимобором двинулась целая толпа мужчин и парней, человек двадцать. Дивина тоже шла с ними, опираясь на коромысло.

– В Гульбиче говорили, что у вас травница есть хорошая, – обратился к ней Зимобор. – Нам бы она надобна, а я думаю, уже сыскал. Не ты ли?

– Тебе, видать, про матушку мою говорили. – Девушка кивнула. – А болеет кто?

– Доморад болеет, хозяин наш. Сердце у него слабое. Я его уже молодильником поил, а то он три дня с места двинуться не мог, застряли за переход от Гульбича.

– А ты сам, что ли, ведун? – Дивина покосилась на него и недоверчиво усмехнулась.

– Я не ведун, а мой отец тем же самым хворал. Научишься.

– У нас молодильник есть, и еще кое-что. Давай тогда к нам купца, у нас в беседе есть где его положить. – Дивина показала на свои ворота, мимо которых как раз проходили. – Сейчас, только ведра занесу.

Она скрылась за воротами, и Зимобор замедлил шаг. Но Дивина почти тут же вернулась и догнала их, уже обутая в лычаки с кожаной подметкой, причем ничуть не запыхалась, как будто ведра, полные воды, ничего не весили. От девушки веяло свежестью, здоровьем и силой, редкими в нынешнее время. Приглядевшись, Зимобор определил, что она не из самых юных, и лет ей было восемнадцать-девятнадцать. Впрочем, созревших и незамужних девушек хватало везде, поскольку в два последних тяжелых года свадеб почти не играли.

– А кто здесь у вас старший? – расспрашивал он дорогой.

– Старейшина у нас Воротисвет Ждимилович, он и жрец старший, и мыто собирает. Родич нашего князя Столпомера. А вон там святилище старое. – Девушка обернулась и показала куда-то за пригорок, на котором стоял город. – Отсюда не видно.

– А чего княжий родич в такой глуши сидит? Или князь ваш его не любит?

– Почему не любит? Места здесь опасные, до ваших, – она окинула Зимобора значительным взглядом, – близко. Ведь Радегощ в прежние времена смолянам принадлежал?

– Верно, основал его наш князь Радогость.

– Того гляди, опять ратью пойдут. Потому князь и держит здесь родича. У него и дружина есть, ты не думай!

– И где же он был? – Зимобор пожал плечами. – Такое буйство на торгу, а ему и дела нет! Прислал бы хоть людей, разняли бы! У нас в Смолянске всегда разнимают.

– И у нас разнимают, да тут… тут дело особое. – Дивина явно колебалась, говорить ли. – Воевода, вернее сказать, сын его

Порелют, Горденю не любит. Звал его к себе в дружину – тот не пошел. К тому же… – Она хотела сказать еще что-то, но передумала. – Ну, он такой. Горденюшка наш как разойдется, ни матушки, ни батюшки не пожалеет. Кроме как коромыслом, его и не вразумишь. Ничего, голова крепкая, и не то выдержит. Завтра опять будет колобродить, как новенький.

Но в невнимании к гати Воротисвета нельзя было обвинить. Гать начиналась чуть дальше того места, где Зимобор набрел на тропу, и содержалась в относительном порядке. Местные хорошо знали дорогу и вскоре вышли почти туда, где остались купцы. Правда, к этому времени возле стругов и волокуш маялись только вернувшийся Радей, Голован с Печуркой и сам Доморад, а остальные разбрелись по лесу в поисках уже не столько дороги, сколько друг друга.

Нежданно явившейся помощи они так обрадовались, что Доморад даже обнял Крепеня, которого помнил по прежним поездкам. Местные споро принялись чинить гать, другие отошли кричать «Ау!» и собирать полочан. Дивина, как оказалось, обладала настоящим нюхом: не хуже собаки, собирающей стадо, она мигом согнала обратно к гати разбредшихся путников, и вскоре груз, толкаемый и влекомый почти сотней рук, двинулся по выправленной гати к Радогощу.

Дивина шла последней и что-то шептала, то притопывая, то поворачиваясь, то пятясь. Никто из местных словно не замечал ее занятия, и Зимобор только косился, но ни о чем не стал спрашивать. Понятно было, что дочь знаменитой травницы и сама многое умеет.

Наконец впереди показалась река, последние расползающиеся бревна гати спустились к песку. Оба струга благополучно столкнули в Выдреницу, бочонки и мешки перетаскали, люди со стонами облегчения опустили натруженные руки и выпрямили измученные спины.

– Ничего, тут теперь близко, а там в баню – и как новорожденные будете! – утешал их Крепень. – Баней-то мы и теперь богаты, за дровами далеко не ходить, воды тоже – хоть залейся! Давай, Горденя, за весло берись, видишь, люди устали!

Как видно, старейшина не привык жалеть свое могучее и непутевое дитятко, и Горденя, не споря с отцом, послушно взялся за весло.

– Как устроитесь, приходи, мы тебе отвар сделаем. – Дивина, оставшаяся на берегу, махнула Домораду. – Моя матушка кого хочешь на ноги поставит, вон, люди не дадут соврать!

– Это точно! – Поселяне дружно закивали.

– Смотри, гостюшко, у тебя вон губы уже синие и дышишь, как будто струг на руках нес, – предостерегла девушка, окинув купца взглядом. – Заворачивай к нам, а то не было бы хуже!

После борьбы с гатью и блужданию по лесу Доморад и впрямь выглядел не лучшим образом: побледнел, дышал тяжело и невольно хватался за сердце.

– Иди-ка ты, отец, прямо к ним, а? – предложил Зорень. – Что я, сам людей и товар не устрою? И мыто заплачу, за всем пригляжу, а потом к вам. А ты иди сейчас, чего тебе егозить туда-сюда?