Лесная невеста
Шрифт:
– А можно их вывести?
– Все можно. Нет ничего такого, что было бы нельзя. Вот только пока не знаю как. Поближе к Купале пойду на Дивью гору, там, может, подскажут.
До вечера в избу к зелейнице еще не раз заходили люди: женщины, мужчины, девушки – подруги Дивины. Чуть погодя явился Зорень – проведать отца. Тоже после бани, в шапке с куньей оторочкой на расчесанных светлых кудрях, в чистой рубахе с тонкой полосочкой красного шелка на вороте, с плетеным поясом, он выглядел как настоящий «богатый гость», и женщины, даже те, что были старше, в разговоре почтительно
С Зоренем пришел и кое-кто из дружины. Таилич, острым глазом живо оценивший, что Ледич пристроился возле самой красивой девушки в городе, тут же предложил остаться, чтобы присматривать за хозяином вместо него, но Зимобор только усмехнулся: дескать, нашел дурака! Таилич значительно двинул бровями и подсел вместе с Костоломом к Дивининым подругам. Девушки, давно не видевшие чужих, смущались и хихикали, но исправно хлопали по рукам, лезущим куда не надо.
Обсуждали сегодняшний кулачный бой, толковали о Гордене, судили, кто же разорвал ему рубаху, – никто из бойцов не помнил, чтобы он это сделал. Приходил и сам Горденя, клялся, что и думать не стал бы про рубаху, не толкни его под руку какой-то леший.
– В глазах темно было, в голове пусто – сам не знаю, что со мной сделалось, а теперь ничего не помню! – так он объяснял свое тогдашнее состояние и беспомощно разводил руками.
Девушки смеялись, женщины качали головами, а Дивина не смеялась. У нее не выходил из ума сегодняшний случай с ножом, после которого внезапное буйство Гордени приобрело новый смысл. Об этом они никому не рассказали, чтобы не множить страхов, но каждому приходящему вручали заговоренный стебель дедовника или полыни с наказом воткнуть над дверью в избу.
А Зимобор уже забыл про нож и волхид. Он видел одну Дивину и невольно оборачивался каждый раз, когда она проходила мимо, в тесноте едва не задевая его. Ему все сильнее хотелось ее обнять, почувствовать живое человеческое тело, которое не растает в руках туманом, не распахнется бездной первозданных вод, хотелось вдохнуть теплый человеческий запах, а не прохладное благоухание ландыша, которое приносила с собой звездная тьма. Одно присутствие Дивины согревало и успокаивало, и оно же помогло ощутить, как много сил выпила из него бездна. Она могла бы выпить его до дна, если бы он не был ей для чего-то нужен.
Для чего? Зимобор вдруг словно очнулся и трезвым взглядом увидел все происшедшее с ним. Почему сама вещая вила внезапно стала помогать ему, за что такая честь? У нее какие-то свои цели, непостижимые для смертного. Она унесла его с белого света, а он даже не заметил, что прошел целый месяц. Она не пустила его на погребение отца и лишила смолянского стола, отправила вместо этого в Полотеск, в чужую землю… Она пытается делать его руками какие-то свои дела, а ему остается подчиняться. Но почему-то именно здесь и сейчас он стряхнул с себя чары молодильник-травы и осознал, что происходит.
Следя глазами за стройной и ловкой фигурой Дивины, хлопочущей у стола и у печки, Зимобор понимал, что без нее тут не обошлось. Одним своим присутствием
Вот только возвращаться к прежнему было поздно. Из Смолянска он ушел, путь его лежит в Полотеск.
– Скажи-ка, мать, если судьба от человека чего-то хочет, может он противиться? – спросил он у Елаги. – Или что решено и на роду написано, от того не уйдешь?
– Кто ж его знает, сынок! – Елага вздохнула, и видно было, что ей и самой не дает покоя этот вопрос. – Жизнь-то свою один раз проживаешь, нельзя назад воротиться да от того же камня в иную сторону поворотить.
– Но хотя бы в первый раз можно выбрать, куда повернуть?
– Выбрать всегда можно, но какие три дороги на твоем камне начертаны, из тех и выбирай.
– Выходит, человек у судьбы как рыба на крючке – как ни бейся, а не соскочишь?
– Можно соскочить, если из окунька налимом стать! – Елага улыбнулась. – Изменить судьбу есть только одно средство – самого себя изменить. Себя изменишь – и судьба изменится, в этом она за человеком идет. А пока человек все тот же, сам он идет за судьбой.
Разговор этот, как и все подобные разговоры, мог что-то прояснить только тому, кто раньше уже что-то понимал. Но Зимобор смотрел на Дивину с таким чувством, будто все объяснения его судьбы содержатся именно в ней. Что-то уже изменилось, уже сдвинулось, и он стал не тот, который шагнул навстречу прекрасной Звездной Деве и сам протянул ей руку, чтобы она вывела его из темноты перед могилами. Что-то изменилось, но, чтобы перемены созрели, еще требовалось время.
Устроив гостей на ночлег в беседе, Дивина не пошла в избу, а села на завалинке и смотрела поверх тына вдаль, где по небу тянулись медленно тускнеющие багряные полосы заката. Сзади скрипнула дверь – Елага вышла, поглядела на небо, прикинула, какая будет погода, потом окликнула дочь:
– Что в дом не идешь? Замечталась?
– Вроде и замечталась. – Дивина сама не знала, как назвать состояние тихой, очарованной задумчивости, когда в голове нет ни единой мысли, а есть только ощущение чего-то огромного, важного.
Вслед за матерью она вошла в избу, села опять к столу, оперлась подбородком на руки.
– Ну, как тебе гость? – спросила Елага. Дивина молчала, и она спросила снова, уже по-другому: – Понравился?
Было понятно, которого гостя она имеет в виду.
– Не знаю, – медленно ответила Дивина. – Вроде всем хорош, а вроде что-то с ним не так. Улыбается, а у самого какой-то камень на душе. Может, убил кого и от мести скрывается?
– Думаю, не в этом дело… – Елага тоже подошла к столу и села напротив дочери. – Стоит за ним… кто-то. Кто – не знаю, но сила в нем большая, если я его не вижу, пока сам показаться не хочет. А у парня словно печать на лбу: не тронь, мое!
– Так я же и не трогаю. Очень надо!
– Надо, не надо, а беспокойно мне как-то. – Елага вздохнула. – Сердце знак подает. Сам спрашивал: можно ли, мать, судьбу изменить или сиди, как рыба на крючке? Не зря спрашивал. Не просто так он пришел, это судьба с ним пришла.