Шрифт:
Глава 1. Чужак
Он пришел, лишь на час опережая рассвет;
Он принес на плечах печали и горицвет.
Щурился на север, хмурился на тучи,
Противосолонья обходил деревню,
И молчали ветры на зеленых кручах,
И цепные птицы стерегли деревья.
Группа "Мельница", "Чужой"
Леденящий душу вой ворвался в распахнутые окна маленького трактира, заставив гул оживленных голосов внутри утихнуть. Зловеще хлопнула ставня от внезапного порыва ветра, и старый скорняк Гилль выронил из
— У-у-у, нечисть, — проворчал в наступившей тишине сконфуженный Гилль. — Развелась тварей тьма-тьмущая… Страшно нос из дому высунуть.
— Жуть, как воют! — согласно забрюзжал в ответ пропойца Гунт. — Будто их там на части рвут.
— Да сами задрали, небось, кого-то, вот и воют, — со знанием дела промолвил молодой кузнец Хакон и украдкой метнул взгляд в мою сторону.
Я поспешно отвела глаза: меньше всего мне хотелось встретить его здесь. Но что поделать: казалось, все мужское население Трех Холмов перекочевало в трактир этим ветреным, студеным вечером.
— Что ни ночь — то козу утащат, то овцу…
— Не ровен час, на людей нападать начнут…
«Глупые вы люди! — хотелось крикнуть. — Неужели вы не слышите в волчьем вое жалобный плач? Тоскуют по кому-то из своих».
Но разве меня послушал бы кто-нибудь, скажи я правду? Уж лучше молча подождать, пока тучный трактирщик Ирах нарежет ломтями дымящееся мясо и разложит в тарелки голодных посетителей тушенную в подливе фасоль. В пустом животе предательски заурчало: сегодня за целый день в рот не попало ни крошки, но такова уж сиротская доля.
Ждать и терпеть для меня — привычное дело. Да помалкивать, хоть и нелегко это, с моим-то строптивым нравом. Старая Ульва всегда поучала: «Молчи, Илва, даже если напрасно на тебя клевещут. Смолчишь да глаза смиренно опустишь — целее будешь». Эту науку я хорошо усвоила, как и другие премудрости своей наставницы.
Мимо прошла дородная жена трактирщика, Руна, нарочно задев меня плечом, будто я была для нее пустым местом. Ни слова, ни взгляда — Руна никогда не питала ко мне нежной любви.
Впрочем, кому, кроме покойной Ульвы, до меня было дело?
— Уже сколько скотины порезали, твари, — забубнила трактирщица, деловито затирая на грубо сколоченном столе лужицу разлитого эля. — Совсем житья не стало от этих волков, с тех пор как старая ведьма померла. От новой-то вовсе никакого проку нет.
Она скосила недобрые глаза в мою сторону, будто хотела испепелить взглядом. «Я не ведьма!» — едва не вырвалось у меня. Но пришлось смолчать и безропотно опустить глаза долу, хотя нутро кипело от несправедливости.
Как же им невдомек, что волки разгулялись не потому, что ведьма их приструнить не может, а потому, что приграничные наши леса сплошь усеяны трупами воинов, сложивших головы в недавней битве? Еще не остыла земля от горячей крови — что славных рыцарей нашего королевства, что бездушных дикарей крэгглов; еще не отголосили по погибшим матери и жены, еще не залечили раны искалеченные победители. Мертвых в лесу осталось без счету: не хоронил никто. Вот вороны с волками и слетелись-сбежались со всех далей в наши
— Ведьмы, ведьмы… на что они сдались, эти ведьмы? — хлопнул кружкой о стол мельник Огнед, дряхлый старик с грязно-белой косматой бородищей, которая всегда выглядела так, будто была присыпана мукой. — Пришла пора мужчинам браться за дело, на охоту выходить!
— Поди ж ты, охотничек отыскался, — беззлобно пробурчала Руна, вытерев стол и попутно собрав с него грязную посуду. — Ты и по нужде-то сам выйти не можешь, а уж на волков собрался.
— Дед дело говорит, — поддержал старого мельника Ланвэ, угрюмый детина средних лет, знатно ставивший односельчанам дубовые избы. — Совсем зверье распоясалось, надо тварям гон устроить.
— С вилами на волков пойдете? — хмыкнул Гилль, получивший новую порцию пенистого эля взамен пролитого.
— А чем тебе вилы не хороши?
Мимо меня ловко прошмыгнул сынишка трактирщика с полными тарелками в руках.
— Ну вот, Илва, — раздался из-за стойки негромкий голос Ираха. — Кажись, справился. Давай, показывай, что ты там принесла.
Я послушно разложила на стойке свои травы, бережно связанные нитями из моченой крапивы в отдельные пучки. Поставила рядом горшочек с сушеной черникой — до сих пор еще попадалась в лесу моя кормилица, хоть уже и снегом легким по утрам припорашивало — и корзинку с сушеными же грибами. Трактирщик прищурился, оглядывая цепким взглядом мое добро, довольно причмокнул и открыл было рот, чтобы начать торг, да в этот миг дверь распахнулась, и в харчевне опять воцарилось молчание: десятки пар глаз обратились ко входу.
Сквозь дверной проем, показавшийся вдруг странно узким, ввалилась огромная фигура, металлический лязг доспехов непривычно резанул уши. Следом за гостем в харчевню ворвался вихрь морозного воздуха, донося со двора жалобное ржание. Наши-то мужики по деревне на лошадях не разъезжают, значит, нездешнего всадника к нам занесло.
Ирах так и замер с открытым ртом, уставившись на вошедшего. Да и мне стало любопытно поглазеть на чужака. Длинные лохмы словно припали дорожной пылью: невозможно было определить, какого они цвета. Злые темные глаза поблескивали из-под нахмуренных бровей, под высокими скулами темнели запавшие небритые щеки, губы дергались в кривой усмешке. Росту он был немалого, хоть и сгибался под весом ноши; ширины плечам добавляла помятая броня, из-под которой виднелась прохудившаяся кольчуга — диковинное зрелище для мирных крестьян вроде нас; а болтавшийся в ножнах меч, кои считались в нашей деревне бесполезной блажью, заставлял взирать на него с опасением.
За спиной чужака угадывался тяжелый груз, который тот волочил на коротком копье, перекинутом через широкое плечо. Странный гость остановился посреди харчевни, разогнулся, разом став еще массивней и выше, и сбросил на пол привязанную к древку тушу огромного волка. Я в ужасе ахнула, но тут же прикрыла ладонью рот.
— Так-так… — тишину в трактире, пронизываемую лишь далеким воем, первым нарушил Ирах. — Ты что тут забыл?
— Домой пришел, — рявкнул чужак и враждебно зыркнул на трактирщика из-под нависших надо лбом спутанных волос. — Имею право.