Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
— Право?! — кузнец Хакон, поигрывая могучими плечами, угрожающе привстал со своей лавки. — Какое такое право, ублюдок? Нет у тебя никаких прав, ты их все продал за шкуру свою поганую!
— Заткни свою вонючую пасть, сопляк, или это сделаю я, — зарычал незнакомец и шагнул в сторону Хакона.
Я ничего не понимала. Человека, принесшего мертвого волка, я видела впервые в жизни, но завсегдатаям харчевни он был явно знаком. Стало быть, чужак вовсе и не чужак, а один из тех, кто покинул деревню больше пяти лет
Тем временем Хакон вышел из-за стола и положил огромную жилистую ладонь на рукоять длинного ножа, который выковал сам и всюду таскал с собою, словно был не кузнецом, а взаправдашним воином.
— Проваливай туда, откуда явился, трусливая шавка!
— Сейчас поглядим, кто из нас трусливая шавка! — еще ближе шагнул к нему здоровяк, массивностью не уступающий кузнецу, а ростом даже слегка превосходящий его.
Словно две горы наступали одна на другую.
Хакон скривил рот и презрительно сплюнул под ноги чужаку; плевок попал в аккурат на дырявый, грязный сапог. Лохматый глухо зарычал и молниеносно выбросил ручищу вперед, схватив обидчика за горло.
— А теперь ты это слижешь, недоносок, если хочешь жить! — пророкотал жуткий, звериный голос.
Хакон захрипел, сверкнула сталь — и чужак перехватил свободной рукой кулак кузнеца с зажатым ножом. Тот не сдавался: хрипя и шипя, одной рукой отдирал сомкнутую на горле пятерню в латной перчатке, на другой руке вздулись жилы под ветхой рубахой: борьба за нож еще не была проиграна. Руна охнула и отпрянула от сцепившихся противников, остальные посетители повскакивали со своих мест, опрокидывая лавки.
— Эй, эй, проваливайте оба! — подал голос трактирщик, выбегая из-за стойки и взволнованно переводя взгляд с одного на другого. — Не позволю мое имущество портить!
— Держи ублюдка!
— Бей его!
Односельчане ринулись на помощь своему собрату. Лишь я не смотрела на них: опустила взгляд на мохнатую тушу и присела рядом. На глаза навернулись слезы: я узнала его. Вожак стаи, самый крупный и матерый зверь. Так вот по кому так скорбно выли волки! Рука невольно опустилась на серый загривок, погладила холодную влажную шерсть. Сердце заныло в груди, в носу защипало.
Живая душа… теперь мертвая.
Мужики всей гурьбой повисли на чужаке: Ланвэ и подмастерье Брун заломили ему за спину руки, не позволяя дотянуться до меча; братья Ридды, гончар и сапожник, подсекли ноги, вынуждая пленника упасть на колени; старики Гилль и Огнед вцепились ему в длинные сальные волосы, заставляя запрокинуть голову; Хакон что есть силы бил его кулаками в лицо. Поверженный латник рычал и дергался, изрыгая проклятия, пока громкую суматоху не прорезал зычный голос трактирщика:
— Тихо все!!! Прекратите сейчас же, не то больше никому в долг не налью!
Он сильно толкнул в плечо разбушевавшегося Хакона, который никак не хотел прекратить
— Сядь-ка, парень, да выдохни! — прикрикнул на него Ирах. — Сейчас разберемся, что тут к чему.
Хакон набычился и потер багровый синяк на скуле, однако трактирщика послушал и отступил назад, не переставая сверлить противника взглядом.
— Ты зачем явился? — надвинулся на все еще дергающегося верзилу Ирах.
— Я уже сказал, — рявкнул тот, сплевывая кровь с разбитого рта. — Домой пришел.
— Здесь не твой дом. У меня в трактире что забыл?
Пленник повел могучими плечами, закованными в железо, пытаясь сбросить с себя гроздьями нависших крестьян. Но, вперив взгляд в лицо Ираха, сказал уже более смирно:
— Шкуру вот… продать хотел.
— Шкуру, — эхом повторил за ним Ирах.
— А то.
— Шкуры я тут не вижу, только падаль.
— Сам ты падаль! — злобно крикнул чужак, снова дернувшись. — Я убил его своими руками! Еще солнце не село в ту пору, когда он почти перегрыз мне горло!
— Илва, отойди, — бросил мне Ирах, словно не слыша последних слов пришельца.
Я еще раз провела рукой по жесткой шерсти, безмолвно прощаясь со зверем, и послушно отступила назад.
— Шкуру-то сильно попортил? — заинтересованно посмотрел на добычу трактирщик.
— Целехонька, — буркнул здоровяк, настороженно наблюдая за ним.
Ирах опустился на корточки рядом с мертвым зверем.
— Ладно. Сколько хочешь за него?
— Сколько дашь. Я не гордый.
— Тогда вот что. Сейчас ты выйдешь отсюда, да подальше, сам снимешь с него шкуру, а тушу закопаешь. И лишь после заходи за платой. И смотри без глупостей! Видишь сам, тебе тут не рады.
— Зато я умираю от счастья видеть ваши поганые рожи, — пробурчал чужак, продолжая вырываться и громыхать доспехами. — Да отцепитесь вы!
Ирах поднялся, кивнул односельчанам, и пленника нехотя отпустили.
— Где моя мать? — глухо прорычал тот, обращаясь к трактирщику. — Я был дома — там никого.
— Ее больше нет, — Ирах отвел глаза. — И дома у тебя тоже нет, Тур. Уясни-ка себе это.
— Что?! — взревел чужак, которого назвали Туром. От его рева у меня мурашки побежали по коже, и я отступила еще на шаг назад.
Но Ирах не убоялся.
— А то. Не твой это дом больше. Заберешь деньги за шкуру и проваливай отсюда.
Хакон смерил посрамленного соперника победным взглядом. Тот едва не исходил дымом от ярости, однако обвел налитыми кровью глазами харчевню и сдержался.
— Это мы еще посмотрим, — сказал он напоследок. Утер окровавленный рот латной перчаткой, взвалил на спину тушу волка и вышел вон.
Я услышала жалкий всхлип и не сразу поняла, что издала его сама.
— Не бойся, Илва, — Ирах положил ладонь на мое плечо, — мы тебя в обиду не дадим.