Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
А в обед прибежал ко мне мальчик из деревни, средний сын нашего пекаря. Его жена давно уж на сносях была, и сегодня собралась наконец разродиться четвертым ребенком. Повитухи-то у нас нет, все привыкли к ведьме Ульве за любой помощью обращаться. Хорошо, что она успела научить меня кое-каким премудростям, а людская молва легко сделала «ведьму Илву» ее преемницей.
К вечеру пекарь получил себе четвертого сына, а я, хоть и замучилась порядком, но осталась довольна работой: роженица счастливо разрешилась от бремени и спокойно заснула.
Домой я вернулась
С Ирахом мы славно ладили: я носила ему припасенные за лето ароматные зелья для стряпни, сушеные грибы и ягоды, а он платил звонкой монетой и в довесок наливал кувшин молока.
Когда-то была и у нас корова, да задрали ее волки. Уже после смерти Ульвы завела я козу: с животиной веселей было одиночество коротать; да волки и ее утащили. Кур тоже таскали — если не волки, то лисы или куницы, пока я не придумала, как укрепить понадежней сарай. К этому времени у меня остались лишь четыре несушки да горластый петух.
На монеты, выторгованные у Ираха, можно было покупать овощи. Кормиться с огорода я не могла: дом старой Ульвы, доставшийся мне в наследство, стоял особняком от деревни, в тенистой лесной глуши, а лесная почва, почти не видавшая солнечных лучей, совсем не годилась для земледелия.
Отчего Ульва жила в стороне от людей, я так и не узнала ответа. Может быть, потому в Трех Холмах не нашлось ей места, что боялись ее, считая ведьмой. Людям палец в рот не клади: оклевещут — не отмоешься. А у Ульвы из колдовства всего-то и было, что знания о целебных травах да о хвори всякой. За лечением к ней ходить не гнушались, но почему-то забывали ее добросердие, когда за глаза проклинали.
А еще она живность всякую любила и жалела. Волков Ульва не боялась. Волки, говорила она, меня к ней привели, а значит, и мне бояться их не следует. Велела уважать их законы. Много присказок она мне поведала о волчьей братии, научила понимать их язык и повадки, да и правда в том была: никогда они нас не трогали. Трактирщица Руна верно говорила: при Ульве волки не позволяли себе вольностей в Трех Холмах, умела она их отвадить подальше в лесную чащу.
Но скотину нашу все же задрали. Сильные это звери и своевольные. Хоть и с добром ты к ним, но потребности стаи им ближе.
До ушей вновь донесся печальный волчий хор, и я тяжело вздохнула, припоминая прикосновение к холодной шерсти убитого вожака. Вот и отбегал зверюга… но стая еще долго не успокоится, а то и мстить начнет людям. И принесла же нелегкая этого латника в наши края!
Я невольно задумалась о нем. Кто таков? Яснее ясного, что не чужак, а выходец из Трех Холмов. О матери спрашивал — да только кем была его мать? За те пять лет, что я прожила здесь, уж много народу выехало или померло — поди знай, из чьей он семьи? И почему его ублюдком кличут, почему не обрадовались сородичу, а гнать стали взашей?
Так, в раздумьях, и добрела до дома.
На пороге остановилась как вкопанная: что-то было не
Этот приезжий, учинивший бучу в харчевне, был сыном старой Ульвы.
— Духи лесные… — прошептала я вслух и вцепилась себе в волосы, — что же мне делать теперь?
«Мы не дадим тебя в обиду», — всплыли в голове речи трактирщика Ираха. На словах-то оно так, да кто на деле будет ведьмину приблуду от обидчика защищать? Кому сдалась несчастная молчаливая Илва?
На трясущихся ногах подошла к печи, обходя стороной чужие вещи, и бездумно развела огонь: слишком уж остыла изба за целый день, а у меня самой от холода зуб на зуб не попадал. Так же, не думая, зачерпнула из деревянной бочки воды, плеснула в котелок, положила в посудину несколько нечищеных картофелин: пора было позаботиться об ужине. Отстраненно отметила, что воды в бочке осталось совсем чуть, закуталась потеплей и поплелась из избы на улицу — носить воду из колодца.
— Что мне делать? — бормотали неустанно губы, а разум от бесконечного повторения уже отказывался понимать смысл этих слов.
Если Тур — или как его там звали — не пожелает уйти, как велели ему люди, то куда мне податься? Из односельчан никто меня не примет, пустых изб у нас нет: переселившись в новые, люди дочиста разбирали старые жилища на дрова. Просить Ланвэ поставить одну для меня? Да он со смеху лопнет: никогда сироте не расплатиться за такую работу…
Хоть в напарницы к Мире подавайся.
Вокруг сердца от тревоги словно сжималось железное кольцо, я искала выход и не находила его. Но прошел час, за ним и другой. Картофелины давным-давно сварились, парочка из них наполнила сытостью мой желудок, и меня стало клонить в сон.
Никого не было.
Утомившийся сонный рассудок решил, что нежданный хозяин дома уже не появится. Что, может быть, его уже вытолкали взашей из деревни, приправив проводы тумаками, да так, что он позабыл о своих вещах.
Так, прямо в тяжелом суконном платье, подобрав под себя ноги в теплых шерстяных чулках, я накрылась одеялом и уснула мертвым сном.
***
Жуткий грохот заставил меня подскочить на постели с бешено бьющимся сердцем.
— Дерьмо Создателя! — сотряс темноту рокочущий мужской голос. — Понаставили тут…
Меня будто ветром сдуло с лежанки. Трясущимися от ужаса руками нащупала заслонку печи — внутри еще теплились угли, — впопыхах зажгла лучину и, не бросая заслонку, а держа ее перед собой вроде щита, развернулась лицом к неприятелю.
— Чего вылупилась?! — заорало чудовище, растянувшееся грудой железа на полу и безуспешно пытавшееся подняться. — Помоги встать, глупая баба…
«Да он пьян», — мелькнуло понимание. Ну конечно… вот почему его не было так долго! Небось, волка-то освежевал и закопал, как велел трактирщик, плату свою получил, да тут же, в харчевне, ее и спустил на то, чтобы упиться дрянным местным пойлом!