Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
Перед тем как отправиться к Ираху, надо было хотя бы умыться, но меня передернуло при мысли о том, чтобы вернуться в дом и встретиться лицом к лицу с его новым хозяином; умываться же стылой водой из колодца тоже не хотелось. Поэтому пришлось разводить огонь прямо на улице. Я изрядно провозилась и разбила себе руки в кровь, пытаясь высечь искру с помощью камня и каленого обуха ножа, но мои труды воздались сторицей: во дворе запылал огонь. Чтобы согреть воды, пришлось почти до блеска вычистить старый котел, в котором я обычно варила овощные очистки для своей живности, и когда я водрузила его над костром,
Стреноженный конь возмущенно фыркал и бил копытом, почти скинув со спины попону. Вздохнув, я вернулась в сарай, нагребла побольше соломы, наполнила ею лопнувшее деревянное корыто и осторожно пододвинула кормежку животному. В благодарность зверюга едва не укусила меня, резко мотнув здоровенной головой с нечесаной гривой.
— Провалиться бы тебе, вместе с твоим хозяином, — в сердцах пожелала я, но все же поставила перед злобным кусачим чудовищем ведерко с согретой водой.
Не успела я как следует ополоснуть лицо, как входная дверь скрипнула, и на пороге показался новоиспеченный хозяин дома, все в той же верхней одежде, что и вчера, весь помятый и опухший со сна. В его правом сапоге, как мне показалось, хлюпала вода. Он недобро воззрился на то, как я утирала лицо краем платка, и хрипло откашлялся.
— Эй, девка… Ты зачем мой сапог утопила? — прорычал Тур и угрожающе медленно спустился с крыльца.
— На кой ляд мне сдался твой сапог? — с обидой выкрикнула я, отступая назад. — Ты же сам в меня вчера сапогами швырялся, не помнишь?
Тур издал гортанный рык, но сконфуженно отвел глаза. Я все еще сердилась на него за то, что он грубо вышвырнул меня из дома и заставил ночевать в сарае, будто животное, но мне показалось, что, проспавшись, он начал стыдиться содеянного. Подошел к коню, потрепал спутанную гриву и вновь скосил глаза на меня.
— Спасибо, что накормила Ворона.
— И напоила, — не удержалась я, — согретой водой. Согретой на огне, который пришлось разводить не в печи, а на улице… Потому что ты выставил меня из дома.
Небритое лицо Тура недовольно скривилось, и он потер пальцами виски. Поделом ему, пусть помучается, хоть бы и от похмелья.
На миг показалось, будто нечто человеческое проскользнуло в сыне бедной Ульвы, но когда он пристроился спиной ко мне у забора и стал развязывать штаны, я едва не задохнулась от возмущения.
— Отхожее место там! — крикнула я, махнув рукой за сарай.
Ответом мне послужило выразительное журчание, и я с досадой отвернулась от паскудника.
— Я помню, — невозмутимо сказал он. — Иди в дом, говорить с тобой буду.
«Ишь ты, командир какой», — подумалось мне, но привычка помалкивать удержала меня от излишней дерзости.
Вздохнув, я послушалась Тура и вошла в избу. В конце концов, раз уж он меня выселяет, я должна хоть вещи собрать.
Первым делом достала из-под кровати шкатулку со своим богатством. Здесь я хранила выторгованные монеты, портрет старой Ульвы, который нарисовала сама пару лет назад, и самое драгоценное — чудесную куколку, которая была при мне с тех самых пор, как я появилась в лесах близ Трех Холмов.
Куколку эту делал, несомненно, искусный мастер. Вырезана была она из неведомого мне молочно-белого дерева. Личико, ручки, ножки — все было так натурально, что казалось, вот-вот
Эта куколка была моим оберегом, моей тайной, моей подружкой. Еще старая Ульва велела мне спрятать ее подальше от чужих глаз и никому ею не хвастать — отберут ведь и продадут.
За спиной громыхнула дверь, и я в страхе хлопнула крышкой шкатулки, подскочила и спрятала свое богатство за спину.
— Что прячешь? — с порога рявкнул Тур, но тут же презрительно махнул рукой. — Ладно, твое дело, мне чужого не надо. Садись.
Я послушно села на свою лежанку, предусмотрительно затолкав шкатулку подальше за спину. Тур тоже сел — на лежанку матери — и с отвращением стянул с ноги мокрый сапог. Я деликатно отвела глаза от его ноги, замотанной в грязную портянку.
— Ты кто?
— Илва.
— Это я уже слышал. Почему ты в моем доме?
— Я жила здесь с твоей матерью.
Он хмыкнул:
— Служанка, что ль?
— Нет, — я даже слегка обиделась. — Просто жила с ней. По хозяйству помогала, конечно.
— Приживалка? Ты чьих будешь?
— Ничьих.
Тур непонимающе моргнул и поморщился, коснувшись рукой виска.
— Хватит загадки загадывать — и без тебя башка трещит. Выкладывай, откуда ты здесь взялась. Не припомню из местных такую дерзкую мелочь. Сколько ж меня тут не было? Пять лет?.. Или шесть?.. Кхм… Тогда тебе сколько было… кстати, а сейчас тебе сколько?
— Не знаю, — вздохнула я.
Его глаза налились кровью.
— Шутки шутить вздумала? — взревел он, приподнимаясь над постелью.
— Я правду говорю, — пискнула я и отодвинулась ближе к изножью кровати. Вместе со шкатулкой. — Не знаю, кто я и откуда взялась. Меня нашла в лесу твоя мать Ульва пять лет назад. Голодную и без памяти, — о том, что к Ульве привела меня стая волков, я решила предусмотрительно умолчать. — Пожалела меня и взяла к себе жить. Нарекла Илвой.
Несколько мгновений Тур буравил меня глазами — теперь, при свете дня, они не казались мне черными, скорее отливали болотной зеленью. Глаза Ульвы были серыми, как и у большинства жителей нашей деревни, но все же было в его лице некое едва уловимое сходство с материнским.
— Сирота, значит. Найденыш.
Лучше было согласно кивнуть, что я и сделала. Он еще немного подумал, обводя мутноватым взглядом нашу с Ульвой нехитрую комнату.
— Когда умерла моя мать?
— Почти год назад, едва выпал первый снег.
Тур наклонил голову, завесившись гривой давно немытых и нечесаных волос. Рука его вновь коснулась висков, а затем торопливо мазнула по глазам.
— Она… говорила обо мне?
— Говорила, — осторожно ответила я, лихорадочно пытаясь вспомнить имя, которое называла мне Ульва. Ингард? Эригард? Угвард? Имя было какое-то дурацкое, и не выговоришь… Нет, теперь уж не вспомнить. — Хвалилась, что ты грамоте обучен. Что выбился в люди. Называла тебя славным воином, говорила, весь в отца пошел.