Летний снег по склонам
Шрифт:
И распахивалась дверь в избу, и появлялась Даша, и спрашивала: «Кто там?» Она была в ситцевом сарафане с красными цветочками, и волосы были собраны в свободную, полураспустившуюся косу; от Даши крепко и пряно пахло медом, луговыми травами и еще чем-то солнечным, летним и жарким.
Увидев Шухова, она отступала внутрь избы и говорила: «Папа на пчельнике». Всегда говорила одно и то же: «Папа на пчельнике». И Шухову становилось так больно, что хотелось плакать, он стоял в дверях, смотрел на Дашу и не мог сдвинуться с места. «Иди на пчельник, чего стоишь?» — безжалостно говорила Даша.
Он и словечка не промолвил о своей
И даже сейчас, через три десятилетия, при одном воспоминании, остро щемило сердце. Шухов давно женат, у него двое детей, и с женой они живут хорошо, но это воспоминание не оставляет его никогда.
В неожиданные странные минуты он видит Дашу, ее глаза под высоко изогнутыми бровями, тонкий нос, губы, влажные, словно в меду, косу, перекинутую через плечо, цветочный сарафан, загорелые руки... Он вдыхает запах воска, пчелиного клея и слышит ее голос, непримиримый, отвергающий и притягивающий. И все это далеко-предалеко, и все близко, все — вчера, все видится и слышится ясно, и становится странно, что так далеко до юности, что кругом океан и десятки лет жизни пролегли до тех дней.
И эта удивительная встреча с ее сыном, попавшим в команду Шухова... Это узнаванье давних, казалось, забытых, привычек и движений Даши, перенятых молодым Крыловым, неуловимый и милый повтор ее лица, интонаций голоса... Словно письмо, посланное из юности и прочитанное новыми глазами, прочувствованное новыми чувствами.
Оставаясь с Крыловым, Шухов ощущал как бы полет во сне, что-то таяло, плавилось в душе, и хотя было ясно, что теперь безнадежность чувства к Даше непреодолима совершенно, что теперь Даша все равно что обитательница иной планеты, несмотря на все это, давнее, начинавшее уже тускнеть, оживало невообразимо-ярко, и Шухов погружался в прошлое, будто видел сон наяву.
Конечно, ничего Крылову он не говорил — тот знал лишь, что они односельчане и когда-то Шухов учился у деда пчеловодному делу — только и всего.
И здесь, в океанской неуютности, воспоминания о родном селе, местные слова и названия, мелькавшие в их разговоре, приносили отраду, сближали этих совсем разных людей.
...Шухов так и не мог разобраться ни тогда, ни после, как прихватила их волна. Не упускал ведь ничего из вида, следил за морем и за прибоем... А просмотрел. Спохватился он, когда почувствовал, что вельбот стремительно подбросило вверх. Волна была такой мощной, что подводная коса не могла ее ослабить. Понтон у берега подпрыгнул, несколько ящиков, выгруженных на галечник, захлестнуло прибоем. Однако трос уже был закреплен, и понтон остался на месте, и никого из команды не смыло, хотя один понтонер упал и, побарахтавшись в пене, вскочил, побежал к костру.
Шухов дал полный вперед в сторону берега, навстречу откатывающейся волне. Сердце защемило от тяжелого предчувствия и пересохло в горле, но все это он переборол, отбросил и неколебимо делал то, что нужно, — гнал вельбот к берегу. И какой-то испуганный голос внутри твердил: опоздал, опоздал... И разумом он не верил еще этому голосу — в эти мгновенья решалось — пересилит мотор волну или нет. Если пересилит — выйдут, вырвутся... И пока длились эти мгновенья, не хотелось верить ни предчувствию, ни голосу,
Нельзя было разобрать, что творится вокруг. Грохочущая толчея, хаос... Их подкидывало и валяло... И мгновенья ожиданья не кончались, они тянулись, разрастались, и до самого последнего ждалось лучшее, перелом...
Мотор не мог справиться с неистовой сивой кипенью, бросившейся под вельбот. Их потащило в море, к подводной гряде.
Шухов видел, как мгновенно Крылов понял его растерянность и бессилие, как испуганно сжал губы и стал поразительно похож на Дашу. Просто одно лицо. Шухов помнил: такой она стала, когда он решился и сказал ей... Она так же сжала губы, испуганно раскрыла глаза. Она тогда убежала, ничего не ответив.
Все это мелькало уже где-то позади сознания и было странно, что сейчас еще может помниться что-то, не относящееся к делу...
Откатывающейся горой воды их несло на камни. Пожалуй, можно бы бросить штурвал и заглушить мотор — все было уже излишне. Так думалось где-то в глубине сознания, но Шухов боролся до конца, выжимая обороты и удерживая вельбот носом к волне.
Днище заскрежетало по камням.
— Держись! — крикнул Шухов мотористу и успел увидеть, как Крылов вцепился обеими руками в скобу, и сам прижался к штурвалу.
В тот же миг вода перекатила через вельбот, наполнив его до самых бортов. Руки и ноги обожгло ледяной солью. Какое-то время грудь и спина оставались сухими — надутый спасательный жилет не давал воде просочиться, но это совсем недолго. Ледяные струи быстро вползли, охватив тело судорожным ознобом.
И даже в этом переплете можно было благодарить судьбу, что их не выбросило из вельбота. Шухов барахтался возле штурвала, моторист плавал, сжимая посиневшими руками скобу.
Вельбот был непотопляемый, и они смогли бы продержаться даже в открытом море. Здесь же, среди камней, его так заклинило, что сдвинуться с места они не могли, и тут было, пожалуй, еще трудней, чем на просторе. Впрочем, и там, и тут сами они уже не были властны над судьбой. Ледяная вода резала тело, отбирая тепло, сводя ноги судорогой и ознобом. Шухов знал, что выносить это купание можно лишь считанные минуты.
Он подозвал Крылова. У того уже посинели губы. Моторист с трудом двигался.
— Лезь на бак! Лезь, лезь! Выходи из воды! Да ты слышишь? Выходи из воды!
Крылов сразу как-то очумел от неожиданности и с перепугу ослаб, лишился слова, и с ним трудно было совладать. Шухов подсадил неподъемно тяжелого моториста, скользкого, словно обледеневшего. Тот свалился на бак — зубы стучали, хотел что-то сказать, но не смог.
Шухов полез следом, четко отмечая про себя, что ноги почти уже не слушаются из-за холода и руки с трудом ухватывают край борта. Голова была еще совсем свежей, ясной, а тело уже перестывало, не поддавалось приказу мысли.
Он лег рядом Крыловым. Проходившая волна едва не смыла их в море — Шухов успел ухватиться за кнехт и удержал моториста. Он подумал, что скоро не сможет двигаться и тогда их наверняка смоет.
И, с почти невозможным усилием, приподнялся, взял негнущимися пальцами чудом оказавшийся под рукой тонкий трос, запутал его за кнехт позади Крылова, а другой конец, протянув над собой, кое-как зацепил за второй кнехт. Это усилие совсем ослабило Шухова. Но ему было спокойней теперь — не унесет в море, вместе они...