Летний снег по склонам
Шрифт:
С тем же теплоходиком вернулся на Енисей. В неоглядной вечерней шири и тумане нашу посудину заметили в локатор, и мы благополучно встретились посреди реки.
ЛЕТНИЙ СНЕГ ПО СКЛОНАМ
...И когда на экране локатора мелькнула зеленая искорка, в левой протоке, у острова, капитан сказал:
— Вот он, твой «омик». Собирайся.
Слышалось в голосе его сожаление, и это тронуло Алексея. И стало не по себе, неловко —
— Значит, решил без поворота? Приставать «омику»? — с безнадежностью спросил капитан.
— Да... Приставать...
Алексей посмотрел еще раз на экран. Зеленая букашка подползала к самому центру, откуда бежал неторопливый луч, к центру, который обозначал их рефрижератор и рубку, где они стояли сейчас, и над которой крутилась антенна локатора.
И вот уж в дымке, закрывавшей даль, показался теплоходик, словно прозрачный, нереальный какой-то. Но чем ближе, тем плотней и явственней проступал его контур, борт, поручни... И черная фигура, отделившаяся от рубки, сдавленно сказала в мегафон:
— На «Арктике»! Подходим к правому борту.
Капитан вышел вслед за Алексеем.
— Подумай все-таки. Осмотрись там и подумай. Мы через две недели сюда придем опять...
Это он вместо «до свиданья» сказал.
Алексей сжал его руку. Нет уж, не затем добирался в такую даль. Как решил, так и будет.
Чемодан, заранее прислоненный к борту, совсем сырой от росы, Алексей взялся за мокрую ручку, но капитан сказал, что подаст. И Алексей, придержавшись за поручень, прыгнул на «омик».
Капитан перегнулся с чемоданом.
— Ну и нагрузил! Камни, что ль?..
— Почти, — сказал Алексей.
И в этот миг ему представились все лежавшие там книги, и наверху — недавно начатая «Поэтика» Аристотеля... И он мимолетно и ревниво подумал о том, будет ли время заняться чтением. И еще — мелькнуло опасенье, будто от неверного движения чемодан летит в воду... Сердце сжалось... Отогнал эту мысль, поставил чемодан на палубу, и сразу стало спокойней. Теперь все его с ним.
«Омик» уже отвалил от «Арктики». Капитан неподвижно стоял у поручня и смотрел на воду...
Потом от рефрижератора осталось неясное пятно, и оно растворилось в дымке.
Алексей спустился по крутому трапу в салон, в парную духоту. Там спали всюду: на диванчиках и на полу, и сидя, и лежа... На нижней ступеньке, загородив дорогу, в три погибели скрючился верзила в ватнике и храпел. Так и не сойдя поэтому с трапа, Алексей собрался уже подниматься назад...
И когда он, перехватив чемодан, повернулся уходить, слева, с узкой скамьи, поднялся парень и сказал сонно:
— Иди сюда. Поместимся. — Шагнул между спящими, помог Алексею перебраться через того, на
И верно — улеглись. Тесно, не повернуться, но все ж улеглись. И парень, приветивший Алексея, тотчас уснул, как будто нарочно ждал, чтоб только его уложить.
Сквозь низкие тучи продырявилось солнце, и было совсем тепло. Встали на носу, жмурясь от света, осматривались вокруг. Низкие берега вровень с водой и плоская равнина. Лишь по течению реки, по курсу теплоходика синеют горы с четкими полосами снега от вершин до подножья. И поэтому не очень верится в тепло этого заполярного утра. До гор далеко. А идти к ним — там створ будущей плотины и все остальное.
Парня звали Петром — он на стройке старый житель. С мая месяца тут. Сейчас вот ездил за новым пополнением. Все, кто на «омике», — его подопечные.
— С самим начальством кемарил и не знал, — улыбнулся Алексей.
Петр зябко повел плечами — никогда не ходил в начальстве, и от этого слова стало не по себе.
— Такого начальства у нас полста человек, — буркнул он недовольно. — Послали, и поехал... — Достал мятую пачку «Беломора», долго выискивал папироску.
По всему видно — тяготился он своей неожиданной ролью и тушевался, если об этой роли ему неуместно напоминали. И сейчас постарался поскорей изменить разговор — повернул Алексея за плечо по курсу теплоходика и кивнул вперед.
Там на воде — три диких утки. Кружились, поныриваи, и казалось, даже слышно покрякиванье. «Омик» шел прямо на них. В рубке их тоже заметили и ждали до последнего — улетят или нет... А те продолжали пастись на одном месте. Штурвальный не утерпел — завыла сирена, резкий ее голос покатился по реке.
Из салона поднимались любопытные. Иные спросонья думали: прибыли на место. Узнавали, в чем дело, грудились на носу, свистели в два пальца, стучали по железной палубе.
Утки были, как глухие... И вот они уже у самого носа... Недоуменно повернули головы, заработали лапами, нехотя отплыли — две влево, одна вправо; скользнули мимо, почти касаясь бортов хвостами, и снова соединились в бурунах за кормой.
Среди смотревших громче всех кричал и неистовствовал длинный парень в новеньком сером костюме.
— Ружье! Ружье! Ну, ребята, у кого ружье? Эх, сейчас бы пальнуть! Ну што жа такоя — прапускать таких матерок! Эх, никогда не забуду!
Он размахивал длинными руками, бежал вдоль борта, расталкивая людей, свесился с кормы — того и гляди, бросится в воду.
Петр смеялся и сам удивлялся этой глуши и дичи, к которой давно бы должен привыкнуть...
В мае забросили их вертолетами в снег у скал, где створ будущей плотины, где рычал незамерзающий порог. Снег был рыхлый, пухлый, проваливались в него с головой. Кое-как пробили тропку на высокий берег — там барак, брошенный изыскателями. Конек крыши чуть угадывался под сугробом. Откопали дверь, вошли в промерзшую темноту. Внутри снег по колено, печки нет.. И холод... Холод еще сильней, чем снаружи. Выгребли, вычистили, затянули окна брезентом, поставили железную печку (привезли с собой), разожгли сырые поленья. И запахло жильем.