Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый
Шрифт:
– Мой дед привез отца на открытие станции. Была толпа народа, красная ленточка, первая электричка и военный оркестр.
– Улыбаемся и машем, – кивает Алька Медведеву. Данька поеживается. Детям весело, и стоит ли добавлять, что дед всего за полгода до этого вернулся из лагеря, а еще через месяц тихо умер; ночью, от сердечного приступа. Медведев смеется:
– Даниил Андреевич, смотрите, а там мозаика. Что за событие там изображено?
Даниил Андреевич слегка близорук, а фасонистые желтые очки от этого греха не помогают, поэтому он начинает вглядываться. Ему стыдно – мало того, что не видит, он еще и не помнит. Пока он ломает голову, как выйти из положения, – вокруг не остается никого. Школьники, как ниндзя –
Мария» Сб март 08, 200* 11:08
Спасибо!
Валькирия» Сб март 08, 200* 11:20
Пасиб)
Джун» Сб март 08, 200* 14:17
Хочется мимозки))
Антуанетта» Вс март 09, 200* 6:54 pm
Привет! Часто читаю на форуме, что девушке с инвалидностью проще, чем мужчине с ОФВ найти себе пару на всю жизнь, среди обычных, здоровых людей. Но у меня так не получается! Здоровые мужчины шарахаются от меня. А даже если что-то и получается в самом начале, они стесняются меня.
Тесла» Вс март 09, 200* 7:33 pm
Товарищи! Вот всегда, когда кто-то из нас пишет о такого рода отношениях, это всегда почему-то заканчивается грустно. Наверняка же у кого-то есть положительный опыт с человеком без ОФВ? Расскажите! Хочется верить, что это возможно.
Алька захлопнула ноутбук, прервав соединение, и пожалела, что не курит. Открыла буфет, нашла у Ольги Константиновны настойку на каких-то корешках и собиралась было отхлебнуть прямо из горла, но застеснялась в последний момент. Плеснула на дно чашки из-под чая, глотнула. Это оказалась хреновуха – продрало аж до солнечного сплетения; и еще раз, уже из горлышка. Вот Даниил Андреевич так ни за что бы не сделал, – представила она его в подробности точных движений, – чисто машинально взял бы рюмку из серванта, дунул, протер краешком салфетки, отпил аккуратным глотком, улыбнулся – ух, норовистый напиток! Он ведь и до Даньки-то для тебя… укоротился, лишь попав в переплет. И кто тут человек с ОФВ? Ворон показался ей сказочным царевичем в плену у какой-то… жабы, воспользовавшейся его бедой. Неудивительно, что он стремится убежать от нее хоть куда, хоть в смерть, коль скоро остальные оперативные направления закрыты.
– Цыплят растеряли?
Данька правда не знает, что отвечать.
– Да ладно, – ерничает Розенберг. – Забей, пойдем покурим лучше. – Розенберг подмигивает, но Даниил Андреевич явно не настроен поддержать.
– Я не скажу никому, – добавляет Саша.
– Спасибо тебе большое, – едко говорит Даниил Андреевич.
– Мы с вами как мушкетеры – будем выручать друг друга, – смеется Розенберг.
– Сегодня ты, а завтра я? – Даниил Андреевич находит в себе силы иронизировать.
Розенберг хохочет.
– Чувствуешь себя большим и сильным? – интересуется Данька.
– Есть немного, – признается Саша.
– Это ненадолго, – заверяет его Даниил Андреевич.
Ворон положил трубку и суетливо засобирался. Выдернул из шкафа форменные брюки; куртка валялась на столе, поверх лежал ноутбук. Он рванул куртку, и лэптоп рухнул, повиснув на проводах. Данька бросился подхватить его, приподнял, на руках раскачивая, будто маленького. Яна как-то раз спросила, что он в первую голову будет спасать из горящего дома. Ворон, не задумываясь, кивнул на лэптоп. А меня? – обиделась Янка.
Тихо скрипнула дверь комнаты, в кухню вошла хозяйка.
– Давай-ка и я с тобой.
Достала рюмки. Вот оно.
– Шпроты есть. Будешь? Ну и я так. Больше люблю настойки, чем чистую водку. Да она и не бывает химически чистой, в природе это нереально, да и в производстве почти никогда, всегда какие-то примеси. Так что лучше пусть будет такая примесь, отчетливая и интересная. И с людьми так же. Иной окунется целиком в говнище, ужаснется и отмоется, и станет в нем говна даже меньше, чем прежде, а появится какая-то… перчинка. А другой живет-поживает годами, десятилетиями, и налипает на него потихоньку всякая бытовая грязь, ну вот как на холодильник, если его не мыть, изнутри и снаружи. И незаметно окажется, что только из этой грязи он и состоит… Рафик мне рассказал твою историю, конечно. Это все ужас, конечно, но не ужас-ужасный-ужас. Тут ведь как – что-нибудь отрежут, зато ума прибавится. Причем, быть может, даже не у него. Что характерно…
Господи, о чем она, – думала Алька, глядя на эту пожилую женщину с первыми пигментными пятнами на руках, сухими щеками и обвисающей шеей.
– …Человек ведь тоже не может быть… химически чист и неизменен, даже самый цельный. Каждая новая ситуация что-то в нем открывает, меняет. Ты тоже о своем солдатике узнаешь много нового. Ну хоть по бабам-то бегать не будет, – усмехнулась, – хотя… Вот мой, например, свекр – герой войны на одной ноге, царствие ему небесное, так ни одной молодке в округе спуску не давал, жена его, третья уже по счету, всегда мне жаловалась.
За историю про одержимый город Данька принимался несколько раз. Сначала город звался Монсегюр, в честь знаменитой альбигойской цитадели. Потом Данька занялся реальными альбигойцами и надолго оставил литературные эксперименты. Когда пару лет назад началась горячка с Яной, ему потребовалось уравновесить катастрофическую важность новых отношений. Две истории качали между собой его энергию, как сообщающиеся сосуды. Монсегюр жил в лэптопе.
Пуговицы не попадали в петли. Он дико нервничал, но внезапно накатило спокойствие. Следовало быстро привести себя в порядок (не забыть обмахнуть тряпицей ботинки), отключить электроприборы, перекрыть газ, выскочить на улицу и поймать маршрутку до конюшни.
Последняя редакция получалась на совесть; Данька начал ее на волне злости и отчаяния: тогда они в очередной раз расставались с Грабовской. Монсегюр утратил имя и стал просто городом; большим подстоличным городом второго имперского эшелона, в котором все скрытое оборачивается бесстыдно-явным. То, что происходит с вашим соседом по предместью, пока вы возвращаетесь из благополучного центра города, теперь происходит с вами. Время вышло из хрупких берегов. По улицам марширует зловещая Дружина, людей вешают на фонарях.
Маршрутка остановилась на бензозаправке. По правилам надо было выходить, но пассажиров было полтора человека – Данька плюс какая-то бабка, и водила махнул рукой. Глядя в окно, подумал, как забавно расслаивается человек – вот сейчас, например, он был един в трех лицах: двадцатичетырехлетний горе-любовник, впервые переживающий нечто живое и человеческое; неудавшийся кандидат наук, фантазер у разбитого корыта; лейтенант Ворон, следующий к вверенному ему объекту «ведомственная конюшня». Он сфокусировал взгляд и посмотрел по сторонам: реальность расслаивалась тоже. Бабка говорила по мобильному телефону; водила возился, заправляясь. К бензоколонке подрулил армейский «козел», и оттуда вышел капитан Петрович. Он направлялся к водиле и тут заметил Даньку. Пришлось выйти.