Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова

Иванов Альберт Анатольевич

Глаза Летучего голландца впервые шевельнулись в пергаментных орбитах.

— А где же те семнадцать?.. — тихо спросил он.

— Вы уже сами поняли, капитан… Вы их съели.Поэтому вы и выжили — для этой, — повел я рукой вокруг, — жизни.

С палубы послышался жуткий треск и грохот. В каюту влетел другой скелет, без сапог, зато в ветхой матросской шапочке, и заклацкал зубами над ухом капитана. Тот что-то приказал ему, и матрос заковылял прочь.

— Упала грот-мачта, — за спокойствием капитана чувствовалось неизъяснимое

волнение. — Корабль разрушается. Такого еще никогда не было, это добрый знак. Видимо, вы оказались правы, черт побери!

— Только, пожалуйста, без чертей, — запротестовал я, выставив ладони вперед. Только их мне еще не хватало!

— Это меня, верно, и подвело. Проклятая привычка к ругани! Обзываешь, кого попало, дьяволом, чертом, сатаной, не понимая, что, может, именно с кем-то из них и столкнула тебя судьба, — он как-то ожил, если можно применить к нему это слово.

С палубы по-прежнему доносился зловещий треск.

— Значит, дьявол все-таки существует… — пробормотал капитан. — Тогда, конечно, и Бог есть?..

— Если уж есть Летучий голландец, то почему бы не быть и… — не договорил я. — Неверие вас и погубило, капитан.

— Зато вера меня спасет. — Капитан торжественно встал.

Я тоже встал. Треск и грохот за дверью каюты усилились, заколыхались ветхие бархатные драпировки. Больше всего на свете мне хотелось сейчас драпануть на палубу, схватить какую-нибудь надежную доску и кинуться в море, пока не поздно. Но это было бы не к лицу русскому моряку перед древним собратом — голландским моряком!

— Да поможет нам Бог, — прошептал капитан. Я выжидающе смотрел на него.

— Чего вы ждете? — вдруг резко спросил он.

— Вашего приказания, капитан.

— Сейчас…

За дверью каюты наступило затишье, которое показалось мне зловещим.

— Сколько ж мы плавали?.. Забыл спросить, какой сейчас век? — сказал капитан.

— Двадцатый заканчивается…

Он принял этот удар мужественно, пробормотав только, что с начала семнадцатого века довольно-таки немало воды утекло. И это, мол, лишнее подтверждение тому, что Высшие силы не выдуманы. Человек-де не может столько времени жить, и тем более — плавать.

Общение со скелетами, очевидно, не напомнило ему о том, что Высшие силы не дремлют. За триста лет он попривык к своей команде, она «старилась» у него на глазах. Так и мы привыкаем к своему каждодневно умирающему в зеркале лицу.

— Войны еще есть?.. Впрочем, видел во время скитаний, — отмахнулся он. — Выходит, дьявол все еще жив. А раз так, то сдержит свое слово. Когда он, хохоча и бешено работая веслами, кружил на прощание вокруг нашего обреченного корабля… Да, именно тогда он сказал, что у того, Кто раскроет нашу тайну, исполнятся три желания. Любые! Ну?

Вновь донесся треск — на этот раз снизу, из трюма. Раздумывать было некогда, надо было спешить.

— А вам я не могу ничего пожелать?

— Нет, — сурово ответил Летучий голландец. Была — не была!

— Первое — чтоб я благополучно попал

на свое судно. Второе — чтоб там никто не знал или забыл, что я выпал за борт. Третье — чтоб я всегда сухим из воды выходил!

И не успел я прикусить язык, вспомнив, что Летучий голландец все понимает буквально, как оказался на том же самом месте, откуда свалился в море, — на корме «Богатыря».

Стояла ночь, светила луна, мерцали звезды.

Вставка поручня, с которой я выпал за борт, была на месте. Я даже подергал ее — держится крепко. Но на всякий случай отошел поближе к спасательному кругу.

— Люблю я тихую украинскую ночь… — послышалось за моей спиной.

Я обернулся:

— Это ты?..

Позади стоял, потягиваясь, боцман Нестерчук. В шлепанцах. Молодец!

— Гоголь, — зевая, ответил Нестерчук. — Это Гоголь сказал.

— Какая ж она украинская?

— Теплая, — вздохнул он. — Тут тебя искали что-то, хотели спросить… Не помню.

«Вот и второе желание сбылось», — подумал я. И все-таки грызло сомнение, вдруг мне «такое-этакое» только причудилось в эту тихую украинскую ночь.

— А чего ты так вырядился? — внезапно уставился на меня боцман.

Я недоуменно оглядел себя. Батюшки! Да я же еще на паруснике, по любезному предложению капитана, переоделся в сухое платье: на мне был залатанный камзол с рыжими медными пуговицами и штаны, с подвязками, до колен.

Я промямлил что-то о репетиции корабельного драмкружка. Забыл переодеться, что — не бывает?

— Бывает, — снова зевнул Нестерчук и ушел.

Я поскорее разделся до трусов и швырнул одежку в океан. Антикварную одежду XVII века! Если б я ее, дурень, сохранил и в Большой театр предложил для оперы Вагнера «Летучий голландец», наверняка бы вернул необходимую сумму для покупки навеки утраченных французских туфель, которые ко мне так и не вернулись.

Откуда я знаю про Вагнера? Утром в «БСЭ», Большой Советской Энциклопедии, прочитал. Пошел в корабельную библиотеку и просветился. Ну, что там сказано?.. «Летучий голландец — легендарный образ капитана, обреченного вместе со своим кораблем вечно носиться по бурному морю, никогда не приставая к берегу…» Наизусть запомнил. Там еще говорится, что капитан был осужден (кем?..) за безбожие. Корни легенды восходят аж к XV веку, а в XVII веке летучими голландцами, мол, называли некоторых знаменитых голландских мореходов, пропавших без вести.

В общем туманная информация. Да и что говорить? Сам капитан толком ничего не знал, пока я до истины не докопался и глаза ему не раскрыл. Что касается путаницы в веках: то XV, то XVII век — несущественно, в мире все повторяется. Ту же Америку, например, еще раньше Колумба, утверждают, открыл какой-то варяг-скандинав.

Жаль, понятно, что я невольно поспособствовал кончине легендарного парусника — теперь его днем с огнем не найдешь, осиротели океаны. А капитана с командой не жаль? Три века мучались! И если б не я, конца бы их странствиям не видать.