Летучий корабль
Шрифт:
Я никогда не осознавал так отчетливо, что меня никто никогда не любил. Вот такой простой ответ на все мои вопросы. Я был нужен, да, тогда мне помогали. Было круто выйти замуж за героя — и рядом со мной оказалась Джинни. Я перестал быть героем и стал преступником — как просто было выбросить меня из своей жизни. Причем выяснилось, что так даже лучше для всех. Такие, как ты, сказал мне в свое время сэр Энтони, должны жить в виде памятников. Да, в виде памятников на собственных могилах. Так, может быть, это и будет лучшим выходом? Я в конце пути, разве не об этом сообщил мне капитан Довилль? Может быть, с меня и правда хватит?
И когда я осознаю это, я вдруг понимаю, что больше нет преград. Нет ни решеток, ни закрытых дверей, есть
27. Безумие
Вы знаете про нить Ариадны? Про Тесея, Минотавра, царя Эгея?
Это было, кажется, год назад, когда меня в моих тогдашних скитаниях по миру занесло на Крит. Было ужасно жарко, а за полгода, проведенные на моей туманной неуютной родине, я порядком отвык от солнца и зноя. Всюду, где бы я ни оказывался, были толпы туристов, пытавшихся сочетать приятное с полезным, что в их случае означало купаться, безостановочно жрать, пить, загорать, осматривать Кносский дворец и набивать сумки бессмысленными покупками — магнитами на холодильник, расписными тарелочками, над которыми они будут трястись до конца отпуска, не зная, куда их пристроить в чемодане, чтобы в целости и сохранности доставить любимой тетушке.
Так вот, побродив по дворцу и вокруг него и для порядка выполнив всю обязательную для бездельников программу (правда, я решил обойтись без тарелочек), я, уже совсем отчаявшись, прибился к группе американцев, которым юная девушка-экскурсовод рассказывала легенду о Минотавре. Думаю, если бы это были англичане, я был бы единственным, кого заинтересовала бы эта история, потому что магглы проходят все это еще в школе. А так как ни я, ни американские туристы не очень представляли себе, кто такие Тесей, Ариадна и Минотавр, гид рассказывала легенду с упоением, чувствуя, наверное, как с каждым ее словом луч света все глубже проникает в темное царство всеобщего невежества.
– Ну, надо же! — сказала стоявшая рядом со мной коротко стриженая тетка в рубашке с крупными лиловыми цветами. — А я-то всегда думала, что эта бедная Ариадна бросилась со скалы в море!
– Нет, что Вы! — девушка-гид даже немного пугается.
Хотя чего уж тут такого — я вот тоже был в этом практически уверен, видимо, сладко проспал все те лекции по истории магии, когда проходили древнегреческих богов и героев. Сопел себе, уронив голову на пергаменты, а мне в грезах так и являлись несчастные девицы, прыгавшие со скал в море чуть ли не толпами.
– Нет, но в этой легенде же точно кто-то утопился! — не унимается тетка и поворачивается ко мне, ища поддержки. Я согласно киваю.
– Отец Тесея, царь Эгей. Дело было в том, что…
И наш гид начинает рассказывать. Но настырная туристка все настаивает — ей кажется, что где-то обязательно должна быть утонувшая девушка. И гид старается всячески оправдать ее ожидания:
– Может быть, Вы имеете в виду легенду о Геро и Леандре? Геро, жрица Афродиты, действительно бросилась в море со скалы, увидев своего возлюбленного мертвым…
Уже потом, в Загребе, я сам не раз ужасался пропасти собственного незнания. Но, когда я читал и про Тесея, и про Геракла, и всех прочих греческих героев и героинь, я не раз удивлялся, отчего все они, если что-то не ладилось в их жизни, так и готовы были броситься в нежно-лазоревые теплые воды. А, может быть, их тела так никогда и не достигали манящей прозрачной глубины, а разбивались об острые камни, словно
А еще я был практически уверен — если бы Ариадна и дала мне волшебный клубок, то все нити в нем оказались бы запутанными и оборванными, приводя меня в конечный пункт назначения — в мое никуда. Впрочем, туда я сумел добраться и без посторонней помощи.
* * *
Я не думаю о богах и героях, стоя на подоконнике в тот самый страшный день в моей жизни. Я просто смотрю вниз, безотрывно, долго — меня притягивают кажущиеся столь спокойными и умиротворяющими объятия безмятежного моря. Там, далеко-далеко внизу. Там, куда мне не добраться, потому что покой, которого я так жажду, забвение, которое обещает мне вода, о, их надежно охраняют скалы. Изломанные каменные зубы не обещают скорой и легкой смерти. И ветер, такой теплый и беззаботный, дует мне сейчас прямо в лицо, словно пытаясь отговорить от того, что я затеял. Словно хочет рассказать мне о том, как безобразно будет выглядеть мое окровавленное тело, о том, что море не примет меня… И я медлю, не отрывая взгляда от смертоносных скал и манящей голубизны внизу, подставляя лицо жаркому дыханию уходящего дня. Нет, назад я не повернул бы ни за что — я просто не мог сам по своей воле вернуться в ту клетку, по которой кружил весь день. И страх не пускает меня обратно. Страх перед пиратским капитаном, который может вернуться в любой момент, страх перед тем, что он еще может сделать со мной… Все, что угодно. И когда смутные картины, о реальности которых я не имею ни малейшего представления, вновь начинают наполнять меня, я все же отрываю руку от оконной рамы. Все, еще раз глубоко вдохнуть, и…
И… я слишком уж долго прощался со своей жизнью, потому что я, разумеется, не успеваю. Завороженный притягательностью обрыва, я не слышу, как за моей спиной распахивается дверь, не улавливаю быстрых крадущихся шагов ягуара. И опоминаюсь, только когда он хватает меня сзади за футболку, сдергивает с подоконника и легко, словно котенка, отбрасывает обратно в комнату. Я понимаю, что все пропало, когда стремительно приближаюсь к ровным прямоугольникам паркета в дальнем углу, и именно это придает мне силы. Потому что я уже был готов сделать шаг в бездну, а раз так, мне ли бояться господина капитана? И, собрав остатки своих аврорских навыков, я успеваю сгруппироваться в последний момент, чтобы не отшибить себе руки и колени при падении, перекатываюсь так, чтобы оказаться как можно ближе к своему врагу, мгновенно вскакиваю и, почти не видя его, все же наношу ему удар — прямо в его ненавистное лицо, кулаком, наотмашь. Я был бы счастлив, если бы мне удалось повредить драгоценный римский профиль лорда Довилля, но и так отлично. О, да, вот теперь, когда терять мне больше нечего, пусть он даже и не думает приказывать мне не сопротивляться. Мне сейчас плевать на моих бедных-несчастных друзей, оставшихся заложниками на пиратском острове. Почему я должен платить за них ТАКУЮ цену?
Конечно, в той эйфории, что охватила меня в тот момент, я пропускаю ответный удар Довилля — такой же хлесткий и быстрый, как и мой. Я не чувствую боли, только металлический привкус крови на губах.
– Ах ты, верткая дрянь! — рычит он, пытаясь перехватить мои запястья. — Твоя жизнь больше не принадлежит тебе, ты забыл?
Но я не стану ни слушать его, ни отвечать. Я бью его опять — в грудь, живот — я даже не пытаюсь причинить ему боль, моя ярость — яркая, как сноп света, слепит меня настолько, что я даже не замечаю, как с меня слетают очки. Это совершенно не имеет значения — мне кажется, меня ведет какое-то звериное чутье, позволяя бить без промаха и уворачиваться от пирата в самый последний момент. Нет, не от ударов, их я получаю достаточно, но главное не дать ему схватить меня, как можно дольше. Я даже не стану пытаться проорать ему, как я его ненавижу, думаю, ему все и так понятно, раз я просто молочу кулаками, куда попало. Пока я еще могу, пока еще хватает дыхания.