Летучий корабль
Шрифт:
И он уходит, и я слышу, как он накладывает запирающее заклятие — я в ловушке.
* * *
Я еще какое-то время неподвижно сижу на полу, разглядывая аккуратно пригнанные друг к другу прямоугольники паркета, изучая линии, в которые складываются узкие темные полоски между ними. Мои вещи, лежащие на полу — нет, не мои, здесь все принадлежит господину капитану. Я все равно не стану пока одеваться — мне кажется, грязь с моего тела перейдет на них, как только я коснусь того, что было на мне в тот момент, когда он сказал «раздевайся». Чтобы вот так, презрительно и расчетливо… развлечься. Да, именно так это и называется. Самое подходящее слово. У него своеобразное понятие о развлечениях.
Меня выводит
Море… о, это море будто специально создано для тех, кто решил подвести черту под своей жизнью именно этим способом! Подо мной обрыв высотой пару десятков метров, внизу острые камни и скалы песчаного цвета, а вода… Вода, голубая и зеленоватая, абсолютно прозрачная, так что я даже с такой высоты могу различить, что там, на глубине в несколько метров, такие же камни… И акварельное небо, даже, кажется, не подозревающее о том, что в мире бывают облака. Что толку задавать себе вопрос о том, где я? Где угодно, в любой точке пространства. Где вновь, как и казалось мне во время поединка, есть только я и он.
Черт, как же хочется курить! Если бы он оставил мне пачку сигарет, а не эту проклятую мазь. Нет, все правильно, не надо… Не надо сигарет, ничего не надо. От него ничего… Я абсолютно в его власти, мне не вырваться. Я еще никогда не осознавал безысходность своего положения так четко, даже когда мы оказались в подвале Малфой-мэнора. Нет, ну тогда нас словно несло на себе какое-то волшебное облако, оберегало, окутывало незримым покровом, скрывая от чужих взглядов и недобрых намерений. Может быть, это было и справедливо — ведь тогда мы были совсем еще дети. Если бы не эта незримая помощь, что постоянно приходила ниоткуда, мы бы не справились. А вот теперь… Мне уже давно и никто не помогает, а если вдруг случайно судьба и протягивает мне руку помощи, то это вполне человеческая рука. Сэр Энтони, Драко, Вудсворд… Вряд ли им по силам вызволить меня отсюда.
Какое-то время я, похоже, не могу связно думать, потому что внезапно обнаруживаю себя, стоящим под теплыми струями воды в ванной, и замечаю, что я делаю, только когда набираю в ладонь гель раз в четвертый или пятый. Бесполезно, я не могу смыть с моего тела память о том, как он касался меня. Здесь не помогут ни вода, ни гель… разве что содрать с себя кожу… Что это вообще было? В тот момент я отказываюсь понимать что-либо. Я же был женат, мне нравятся девчонки. Как так могло получиться, что прикосновения такого человека, как лорд Довилль, могли вызвать у меня хоть какую-то реакцию? Этот жар, что начал разливаться по моему телу, едва он коснулся меня… Что, он хотел доказать, что я такой же извращенец, как и он сам? Хотя, почему извращенец? Помнится подобные отношения никогда не вызывали у меня особого удивления. Пока в них не втягивали меня… «Ты ненормальный», — говорила мне моя тетка, — «помешанный». Чем дальше я живу, тем больше удивляюсь мудрости и дальновидности моих любимых родственников.
Я все же вылезаю из ванны, вытираюсь, натягиваю на себя одежду. Я даже в какой-то момент думаю о том, чтобы воспользоваться мазью, которую он оставил мне, потому что все-таки больно. Потому что, если он решит продолжить развлекаться со мной подобным способом… а я не вижу причин, по которым он мог бы от этого
Я не знаю, сколько проходит времени, потому что в тот день меня не покидает ощущение, что меня просто уносят куда-то мутные волны: Я то осознаю более-менее четко все, что со мной происходит, то вновь засматриваюсь на узор на покрывале или паркете — и потом совершенно не могу понять, прошел час или всего несколько минут. В общем, когда через какое-то время передо мной материализуется лупоглазое существо с заискивающей улыбкой домашнего эльфа, я понимаю, что настал час кормления узника.
– Тебя как зовут? — спрашиваю я, понимая, что самое глупое сейчас — это сорваться на эту кроху, пытающуюся выполнить приказ своего хозяина, — я не буду есть. Если ты мне не веришь, я сейчас выброшу все прямо при тебе в окно. Или в унитаз, чтобы не портить пейзаж. Как тебе удобнее? Может быть, просто унесешь все это?
– Твинки, меня зовут Твинки, — говорит она тоненьким испуганным голосом, — но хозяин велел…
– Пусть сам и ест. Я не буду. Только воду оставь.
У нее такой жалостный вид, но у меня сейчас нет сил, чтобы пожалеть еще и ее. Меня бы кто пожалел…
– Не обижайся, Твинки, — примирительно говорю я. — Давай, правда, все выбросим, а ты скажешь, что все сделала, как надо.
Нет, она не угомонится, будет стоять на своем и толковать мне про то, что ей приказал капитан Довилль. Наверняка она тоже его боится. Как знать, может быть и я вскоре последую ее примеру?
– Хорошо, оставь.
Она исчезает, немного успокоенная, а я незамедлительно, даже не глядя на то, чем она собиралась меня попотчевать, отправляю все по прямому назначению. А потом еще долго стою, наблюдая, как журчит вода в унитазе.
Не помню, как проходит остаток дня. Я стою у окна, нагретый жаркий сухой воздух становится мягче, щедро отдавая запахи прошедшего дня приближающемуся вечеру. Наверное, здесь очень красиво… Я не знаю, мир в тот день словно выцвел для меня.
Почему все это происходит со мной? Почему именно я? Я убил Волдеморта. Разве этого мало? Любому человеку этого хватило бы на всю оставшуюся жизнь… Почему я? Мир, который я некогда так жаждал спасти, отправил меня на вечное поселение в Азкабан, чтобы я сдох там и не мешал никому предаваться мирной жизни. Меня бросила жена, мои друзья, пусть и невольно, отправили меня умирать за них. Они смотрели, как удары капитана Довилля впечатывают меня в песок. Чтобы потом… что, пожалеть меня? Сказать «ах, бедный Гарри»? Они бы стали умирать за меня? Ладно, хорошо, они ни в чем не виноваты… Конечно, стали бы. Только слова Довилля о том, что они с радостью примут любую жертву от меня… еще одна разновидность сложного яда, в изготовлении которых он непревзойденный мастер.
Я делал все для того, чтобы мы могли выжить на острове, не обращая внимания на оскорбления и унижения, потому что просто не видел иного выхода. Из этого тоже ничего не вышло… Зачем нам было там выживать? Ради кого и чего? Не проще ли было просто дать им казнить нас? Разве у нас есть какой-то выход? Просто потому, что я не привык сдаваться? И теперь он… мой бывший профессор, пиратский капитан, лишает меня последнего, что у меня еще было — остатков собственного достоинства. Я грязь по их меркам… По моим меркам я теперь тоже грязь… Я тот, кого можно вот так просто отыметь, а потом бросить мне банку с заживляющей мазью, чтобы к вечеру я был на что-нибудь годен. Даже понятно, на что… Не касаться меня больше, чем это требуется.