Летучий корабль

rain_dog

– Что застыл, Поттер? Ты провоцировал меня весь год, думал, как далеко ты можешь зайти?

Теперь он стоит у меня за спиной. Положив раскаленные ладони на мои лопатки.

– Ты в самом конце пути, Поттер. Можешь в этом не сомневаться.

Я бы мог ответить ему, что и не предполагал, как далеко может зайти он, но я молчу. Боюсь разжать ставшими вдруг такими сухими губы. У меня больше нет голоса. А его пальцы теперь медленно движутся вниз вдоль выступающих косточек позвоночника, и мне кажется, так стекает по коже раскаленный свинец, выжигая мою плоть. И я все время ощущаю его взгляд, жадный и в то же время острый и холодный, словно ломкий лед — он впервые позволяет себе так открыто смотреть на меня, прикасаться ко мне, словно проверяя приобретенный товар на ощупь.

Я пытаюсь дышать, но воздух не может наполнить мои легкие, так что выходит какой-то жалкий судорожный всхлип. Я не могу позволить себе быть жалким! Слышишь, Поттер, не смей! Ты же не был жалок. Когда дрался с ним! Когда его бич взрезал кожу и разрывал мышцы, почему ты не боялся тогда? Это просто следующий раунд, говорю я себе, ни для него, ни для меня наш поединок, начавшийся на пятачке, усыпанном белым песком, так и не закончен. Только теперь я не знаю правил… И у меня нет оружия, которое могло бы защитить меня. А от доспехов… остались только шорты.

Его руки смещаются ниже, через тонкую ткань он гладит выступающие косточки бедер. Я никогда так не осознавал своего тела…

– Тебе помочь? — теперь он дотрагивается до молнии, я непроизвольно дергаюсь, пытаясь отстраниться, и с трудом говорю, хрипло и еле слышно:

– Не надо, я сам.

Может быть мне не стоило тогда подчиняться ему, а надо было хотя бы попытаться поговорить с ним, остановить, но я был словно скован чарами — страха, повиновения, этого невесть откуда взявшегося возбуждения… И трясся, как осиновый лист, и мне было так важно не показать этого… Я даже пытался уговорить себя, что вот работает же кто-то в борделях, они же как-то живут… В общем, я стаскиваю с себя и шорты, и боксеры, стою, отвернувшись от него, и чувствую, как горят мои щеки и уши, как стучит кровь в каждой клеточке моего тела. И боюсь вздохнуть, чтобы он не заметил, что я весь дрожу.

Он обхватывает меня поперек груди, держит крепко, не давая вырваться, но я, скорее всего, и не стал бы. Его дыхание касается моей макушки, мурашки на шее, у него смуглые руки, с четко обозначившимися мышцами. И я ощущаю оглушительное биение пульса на его запястье, прижатом к моему плечу. Мне не справиться с ним… Его ладонь скользит по моему члену, как бы случайно. И тут я вдруг выхожу из транса, в который погрузили меня страх, отчаяние, его голос, его прикосновения…

– Не надо, не трогайте меня, — и я пытаюсь вырваться.

– Мы же договорились, что ты не сопротивляешься. Значит, я делаю все, что хочу. Так?

Я замолкаю. Что, надо было говорить с ним тогда? Надо было вырваться, создать между нами хоть какую-то дистанцию, позволить ему увидеть страх (а может быть, и не только страх, и именно этого я и боялся больше всего?) в моих глазах? Я уверен, он сделает все, чтобы унизить меня, а что унизить можно и вот так, заставляя кончить от того, как он касается меня — того, кого он якобы ненавидит. Просто плавные расчетливые движения — и я больше не пытаюсь сбросить его руку, а он все крепче прижимает меня к себе, конечно же, прекрасно чувствует и мою дрожь, и страх, и то, как срывается мое дыхание от тех волн, что охватывают мое тело — запретное, смешанное с ужасом удовольствие, которое я тщетно пытаюсь подавить.

– Что, Поттер, ты рассчитывал стать жертвой насилия? Увенчать себя очередными лаврами, на этот раз мученика? Что, не получается?

Его голос, сейчас почти шепот, но я и так могу угадать слова. И вновь скользящее движение — вниз и вверх, его пальцы неспешно обводят круг, легко прикасаясь к чувствительной головке, обхватывают плотнее — и я, не в силах сдержаться, подаюсь вперед, в извечном ритме жизни и желания, которые знать ничего не желают о моей гордости.

Его левая рука, только что чуть ли не до боли сжимавшая мое плечо, касается моего лица — пальцы скользят по подбородку и по пересохшим губам. Он снимает с меня очки и аккуратно откладывает их в сторону. Мир перед моими глазами перестает быть беспощадно отчетливым, я больше не осознаю незыблемость дверного косяка и стен бледно-желтого оттенка с едва различимой паутиной трещинок. А пиратский капитан разворачивает меня лицом

к постели, ладони его довольно ощутимо надавливают мне на плечи, заставляя опуститься на колени. Лучше бы он просто грубо толкнул меня вперед, лицом вниз, чтобы я задыхался, зарываясь носом в покрывало, вдыхая запах нагретой ткани и легкие пылинки. Я готов принять любую боль — это то, что я умею принимать даже слишком хорошо. Но то, что делает он… он выворачивает мою душу. Шелестом ранящих меня слов, точно отмеренной лаской своих прикосновений…

Он заставляет меня наклониться вперед, я роняю голову на скрещенные руки. Извечная поза беззащитности… Я сам отказался сопротивляться… Белые и темно-зеленые хаотичные полосы узора на бледно-зеленом покрывале — все, что я могу видеть. Я ощущаю шершавую ткань его джинсов, касающуюся внутренней стороны моих бедер — он шире раздвигает мне ноги. Он даже не соизволил снять джинсы… Конечно, раздеваются рядом с теми, с кем действительно что-то связывает, хотя бы и обоюдное желание, рядом с теми, кого любят, хотят, кому доверяют. С теми, к кому можно прижаться потом, кожа к коже, бездумно пробегая пальцами по горячему телу, только что принадлежавшему тебе, обнять, шептать в макушку всякие глупости… А не с теми, кого хотят использовать ради минутной прихоти… Не с такими, как я…Я даже боюсь думать о том, как я выгляжу со стороны — наверное, как мальчик из борделя, к которому на пять минут забежал клиент. И ему нет до тебя ни малейшего дела, просто тобой можно заполнить паузу между полуденным кофе и газетой.

Я чувствую легкий холод, будто проникающий внутрь, да, черт, есть же и такие заклинания… Если бы я не видел выражения его глаз несколько минут назад, я был бы уверен, что он просто хочет проучить меня — так выверены и спокойны все его действия. И он не отпускает меня, его рука так и остается на моем члене, двигаясь настолько правильно, что я не могу подавить этого непонятного возбуждения… Оттого, что меня касается другой мужчина…

– Первый раз, Поттер? — спрашивает он.

Я молчу.

— Неужели нравы в гриффиндорской спальне были столь невинны?

Да, так и хочется мне сказать, в то время как у господ-слизеринцев, видимо, царили настоящие Содом и Гоморра, мы мирно спали в своих кроватках. Но, думаю, свое на сегодня я уже сказал…

– Не дергайся — тебе не будет больно.

Мне кажется, оглушительный звук вспарывает тишину, в которой слышно только наше дыхание — он всего лишь расстегивает молнию на джинсах… Его пальцы внутри меня, я чувствую каждое движение, так отчетливо… Мне почти не больно, хотя я думал, что буду кусать руки и губы, чтобы не кричать. А потом на несколько минут… я не знаю, сколько это длится. Но я забываю обо всем, потому что его руки двигаются в каком-то неуловимом ритме, мягкие толчки внутри и плавные, умелые, все убыстряющиеся движения его пальцев на моем члене. Я не могу ничего с собой поделать, пусть, да, я просто устроен, это просто физиологическая реакция, ничего больше — потом, когда у меня будет время, я смогу найти себе массу оправданий. И в тот момент, когда я, все же стараясь не вскрикнуть, изливаюсь ему в ладонь, он берет меня. Его руки крепко держат меня за бедра, у меня не получится вывернуться или отстраниться, а боли я практически не ощущаю из-за только что испытанного, нет, я не могу сказать удовольствия, нет, я буду лгать себе до последнего… Он не старается быть осторожным, в конце-концов, это его право — распорядиться мной теперь, как своей собственностью.

Я закрываю глаза, я чувствую все его движения — резкие, похожие на удары. Только бы это скорее прошло, думаю я в тот момент, только бы его ладони больше не жгли мне кожу, только бы не слышать его дыхания так близко. И когда все заканчивается, он, так же, как и я, не издает ни звука, просто поднимается, не прикасаясь больше ко мне, накладывает очищающие. Я опускаюсь на пол. Не смотреть на него… Не одеваться на его глазах, от стыда не попадая в рукава и штанины…

– Если будет больно… я оставлю тебе заживляющую мазь, — безразлично говорит он мне, выходит из комнаты, чтобы практически тут же вернуться, бросая на покрывало рядом со мной маленькую стеклянную баночку.