Летун. Фламенко в небесах
Шрифт:
— Добрый вечер, сеньор пилот! Я ваш врач, моя фамилия Мария де Ларроса. Как Вы себя чувствуете?
— Спасибо, доктор. Мне уже получше, но пока сильно болит голова и тошнота, когда пытаюсь садиться. Спина тоже болит И руки болят и чешутся под гипсом.
— Это неприятно, но не страшно. Удивительно, что Вы вообще выжили при катастрофе. Молитесь с благодарностью своему святому покровителю и не забывайте также святую Ирину, покровительствующую раненым.
— А разве Испанская Революция признаёт святых?
— Не признаёт. Однако они признают заблудших с обеих сторон фронта и заботятся о них. А мы, медики, им по мере сил помогаем.
— А скоро меня выпустят отсюда, доктор? Мне нужно летать.
— Выпустят воблаговремени. Пока что Вы, как пилот,
— Но всё-таки?
— Предполагаю, что ходить можно будет дней через семь-десять, через декаду же снимем гипс с правой руки: там только трещина в локте. А вот на левой — открытый перелом нижней трети лучевой кости.При этом, после того, как будет снят гипс, обязательно придётся потратить время, чтобы добиться полного восстановления. А оно будет невозможно, если не провести полный реабилитационный курс. Иначе не получится не только управлять самолётом, но и крепко удерживать вилку во время обеда. Так что не спешите нас покидать, сеньор пилот. С течением времени болевые ощущения стихнут. И да: желательно держать руки в приподнятом положении, чтобы не усугубить возникшие отёки…
М-да… Плохо быть пораненным воином… Но всё же лучше, чем полным калекой: я так понимаю, шансы вновь сесть в кабину самолёта у меня есть. Вот только — когда?
[1] Слова Петра Парфёнова. Так-то много у этой песни вариантов, в том числе и испанский, «El Himno del Guerrillero».
[2] Бехтеев ошибается: как раз служившие в Подунавье и Северном Причерноморье легионеры штаны, пусть и не ватные, ввиду отсутствия хлопка, носили, переняв от местных жителей. Поскольку климат в наших краях, даже на Юге, действительно, далеко не райский-итальянский. Но ему можно, как приблизительно выглядели римские легионеры он мог видеть, главным образом, в голливудских кинофильмах. А там костюмеры из поколения в поколение одни и те же туники, оставшиеся от предыдущих проектов, для съёмок выдают. А теперь и вовсе повадились подразделения из статистов компьютерными съёмками заменять. Фу такими быть!
[3] Слова Михаила Исаковского.
Глава 10
X
Испанская республика, Бильбао, Военный госпиталь Иралабарри, вечер 26 декабря 1936 г.
Кабинет Хосе Мария де Ларроса пропах кипарисами. Сегодня с утра в госпиталь приходили десятка два школьниц, поздравляли раненых и медперсонал с Рождеством — вот странно: вроде бы республиканские власти к католичеству относятся, мягко говоря, негативно, однако этот праздник никто не запретил и не стал устраивать замену на Новый год, как в СССР. Люди поздравляют друг друга, дарят подарки, дети накануне носят по улицам украшенную лентами и вечнозелёными ветками звезду на шесте — пятиконечную, только что без эмблемы «серп и молот». Девочки-подростки дарили подарки и нам: в основном по паре апельсинов каждому и декламировали революционные стихи на эускара. Увы, стихи эти я не понимаю, а из-за сотрясения мозга и апельсины душа не принимает: попробовал дольку — и еле сдержался, чтобы не опозориться, вытошнив назад: девчата же от чистого сердца… Букетами из веток кипариса, а также красными «Рождественские звёзды[1]» в керамических горшках девочки украсили все палаты, а в этом кабинете вообще завалили весь подоконник. Приятно, конечно, но… как-то чересчур пахуче.
За столом военного врача сидит тентель: знаки различия слева на груди, чуть ниже их — две трёхлучевых звёздочки, какими испанцы обозначают штабных офицеров. Перед штабником — протокол допроса. Представился тентель как Горри Лангара. Слово «горри» я уже знаю, на эускара это означает «красный». Интересно, парня так мама с папой назвали, или это революционный псевдоним? Если родители — значит, у здешних басконских ксендзов очень интересный список имён для крещения: ведь, насколько понимаю, в христианстве нарекают детей в часть святых. Святой Красный — назвали и сразу понятно, на чью
Что-то я ёрничаю не в меру, хорошо, что не вслух. На нервной почве, наверное. Станешь тут нервным, если к тебе в палату заявляется солдат польским карабином и тащит тебя на допрос. Тащит в буквальном смысле: из меня пока что бегун никакущий, да и просто ходок — весьма условный. Так что практически весь путь по коридорам и лестнице пришлось провисеть, опираясь на плечо этого солдадо с въевшимися в кожу, как у всех шахтёров, следами угольной пыли. Ничего, дотащил, усадил меня на крепкий стул, сам встал, чуть позади, приставив «радом» к ноге. Почему «Радом»? А был такой телесериал в советское время про польских танкистов, в народе прозванный «Три рыжих поляка, грузин и собака». Там в одной из серий освобождённый из плена офицер возился с нашим карабином образца 1944-го года и сокрушался, дескать, «затвор стучит, а наш — сиречь польский — „Радом“ не стучал». Вот я и заинтересовался тогда, а со временем сыскал у приятеля толстенный справочник Александра Борисовича Жука «Винтовки и автоматы», где и обнаружил искомое — клон великого творения Пауля Маузера, принятый на вооружение в Войске Польском в двадцать девятом году. Он так и называется: «карАбинек ВЗ29». WZ29 — это «взор», по-русски «образец» 1929 года. А Радом — город, где этот карабин, как и многое другое стрелятельно-убивательное производится, а заодно и неофициальное прозвище. Здесь, в Испании с вооружением полный хаос, встречаются даже образчики девятнадцатого века, так что мужику досталось вполне приличное по нынешним временам.
Тентель по-английски не спикает, я эспанол тоже до сих пор толком не освоил — всё-таки месяца не прошло, как очнулся в теле Дениса в ньюаркском отеле для сильно небогатых граждан. Так что допрос — или беседа, но судя по парню с карабином за спиной, всё же допрос — идёт посредством переводчицы. Ладная такая евреечка лет «слегка за двадцать», одета в штатское: высокие ботиночки, юбочка, жакеточка — девочка-конфеточка. Инглишем владеет, но сильно хуже меня, потому приходится задумываться над некоторыми выражениями: то ли она имела ввиду, что мне понялось?
— Ваше имя?
— Денис Русанов. Испанские друзья зазывают Денисио Русо.
— Русо? А летаете с американскими волонтёрами?
— Я — гражданин Соединённых Штатов Америки, но по национальности — русский. В Америке живут люди многих национальностей.
— Хорошо. К какой партии принадлежите?
— Пишите: «беспартийный большевик» — последние слова произношу по-русски.
— Товарищ офицер не понял. Я тоже. «Bolshevik» понятно, что означает «bez-parti-ny»? Вы член коммунистической партии Соединённых Штатов?
— Я не принадлежу ни к этой партии, ни к какой-то другой и вступать пока не планирую. При этом поддерживаю большевистские преобразования на своей Родине — в Советском Союзе. Раньше у русских коммунистов был термин для обозначения таких людей: «сочувствующие», но теперь по действующему партийному уставу ВКП(б) остались только члены партии и кандидаты.
— Хорошо. Вы попали в госпиталь после того, как разбили доверенный военными властями Республики боевой самолёт. Это так?
— Я был ранен и попал в госпиталь из-за аварии, когда пытался посадить на аэродром подбитый в боевом вылете бомбардировщик. Фашистский истребитель пулями повредил торсионы управления.
— Что такое торсионы?
— На самолёте это такие натянутые тонкие тросы, при помощи которых пилот может поворачивать в воздухе влево и вправо, поднимать машину выше или опускать, а также выполнять ряд эволюций.
Ничего, мне пояснить «пешеходам» нетрудно, тем более, что беседуют со мной пока вежливо, хотя вопросик был с подвохом… Ну, да у «особистов» всех времён и армий подковырочки — дело обычное. Профдеформация, так сказать.
— Хорошо. Нашему командования известно, что Вы эмигрировали в США, спасаясь от русской революции, а теперь воюете за испанскую революцию. Почему Вы приплыли в Испанию и воюете на стороне законного правительства Республики?