Лев Гумилев: Судьба и идеи
Шрифт:
Такой настрой сохранился у А.А. до самой смерти. В ее «Записных книжках. 1958 — 1966» я насчитал всего лишь 35 упоминаний «Лёвы» (на 800 с лишним страницах!); причем все они были или сугубо «воспоминательные» (такое-то число, «в этот день арестовали Лёву в 1938», «в 1949»), или ужасно формальные (телефон Лёвы, «сожгла рукопись, когда Лёву взяли»). Какие-то человеческие слова лишь в двух телеграммах: «Беспокоюсь здоровье. Пришли открытку. Целую. Мама» (1958), или «Я в городе. Позвони непременно» (1960?).
В самом конце ее жизни и у нее, и у Л.Н. были какие-то попытки помириться: она послала ему книгу, а он пришел к ней в больницу. «Пришел и смяк, испугался и ушел, не зайдя в палату», — пишет Эмма Герштейн 969 . Все эти горькие раздумья прорывались в его очень «открытом» интервью 1989 г. Интервью,
969
Герштейн Э. Книга жизни. Предисловие к «Записным книжкам Анны Ахматовой (1958–1996). Москва-Турин, 1996, с. XIII.
11.2. Популярность мнимая и подлинная
До развала СССР в стране была своя «обойма» завсегдатаев голубого экрана и авторов публикаций в прессе. И. Ильф и Е. Петров называли это когда-то «пеналом». В «демократические» годы появился свой набор — еще более узкий. Он должен быть представительным, но из слоев общества нацело выпали рабочий и колхозница («по В. Мухиной»), остались те, кто почти ежевечерне мелькали на «тусовках». Академик — в прошлом это А. Сахаров 970 ; потом другой — почетный гражданин культурной столицы (он же «совесть нации), ныне покойный. Правозащитник Сергей Ковалев — большой друг террористов-чеченцев, явно нездоровая В. Новодворская, режиссер — это, конечно, Марк Захаров (иногда — Ю. Любимов, если вдруг в России), поэт (раньше Е. Евтушенко, ныне — А. Вознесенский, благо живет все-таки не «там» и почти всегда под рукой). Актер — здесь есть варианты: О. Басилашвили, М. Ульянов (роль Жукова, видимо, была эпизодом-ошибкой). Из «обоймы» кое-кто выпал. Те, кто перестали «соответствовать» — Владимир Максимов, Александр Зиновьев, да и А. Солженицын попадают на ТВ лишь «по праздникам». Правда, есть и новые кандидаты, а пропуском служит свидетельство диссидентства в «годы террора»; «подписывал то-то», «выходил на Красную площадь тогда-то», «хотел выйти», «читал в туалете самиздатовскую книжку» и т. д.
970
Думается, что выпадение А. Сахарова из «обоймы» не случайно — ведь в памяти многих осталась его фотография перед гостиницей «Москва». На плакате, который он держит в руках, лозунг «Вся власть Советам!». Кому это сейчас нужно?
Лев Гумилев не был диссидентом и пропуска в «обойму» явно не заслужил, да вряд ли и пытался; ему хватало научно-популярных лекций в программе «Зеркало» ленинградского ТВ. «Демократов» Л.Н. не жаловал; он быстро в них разобрался: «Демократия, к сожалению, диктует не выбор лучших, а выдвижение себе подобных. Доступ на капитанские мостики и к штурвалам получают случайные люди», — так еще в 1990 г. писал Гумилев 971 .
Был ли такой поток писем к «столпам демократии», как к Л.Н., можно сильно сомневаться. Писали ему отовсюду и с разными целями. Хотели чем-то обрадовать: вот в скромной открытке сообщалось, что в Новгороде-Северском открыт музей «Слова о полку Игореве», уйгур из Алма-Аты писал Л.Н., что хочет быть посредником в распространении его научных находок среди своего народа, и в семи газетах на уйгурском уже появились гумилевские статьи (1977 г.). Другие о чем-то просили. Иногда совсем неожиданно и абсолютно незнакомые люди. Попалось мне в архиве Л.Н. письмо от Александра Потапенко из опытного хозяйства Института виноградарства в Новочеркасске. Он прочитал «Открытие Хазарии» и сообщал, что солидарен с автором: именно хазары выступали распространителями пристрастия к виноградарству. А. Потапенко был не совсем бескорыстен; он просил Л.Н. откликнуться на его книгу об истории виноградарства. Отзыв Гумилева вскоре появился в журнале «Природа» 972 .
971
Гумилев Л. Н. Черная легенда. М., 1994, с. 273.
972
Гумилев Л. Н. Вино и виноградники. — «Природа», 1977, № 6, с. 147–149.
Удивительно,
В письмах и благодарность коллег, тех, кто способен не «по мелочи» оценить труды Л.Н. В их числе академик А.Л. Яншин. Он писал, что не со всем согласен в «Этногенезе...», но «считает, что книга написана хорошо, увлекательно, читается с большим интересом и содержит массу ценнейших исторических сведений, которые обогащают читателя». Известный литературовед Лев Аннинский по-дружески и с юмором — «Благословите, Лев Николаевич!» — испрашивал согласия Л.Н. на публикацию кусков «Этногенеза...» в «Дружбе народов». Он имел на руках «подпольное издание» и писал, что это произошло «благодаря попустительству ВИНИТИ и попущению дьявола».
Были и постоянные корреспонденты Л.Н.; я бы назвал их «подбадриватели». Из Горького писала журналистка Н. Серова — автор многих писем в издательства с «защитой» Л.Н. Она обороняла его концепцию «симбиоза», понимая «Древнюю Русь», как идею «кочевого щита», предохранившего Сибирь от заселения с юга».
Интересны вопросы и мысли его корреспондентов, но еще интереснее были бы ответы Льва Николаевича. Увы, копий наш герой обычно не оставлял, но кое-что все-таки сохранилось. Так, профессору из Чехословакии Я. Малике он отвечал на вопрос о «бесконечности прогресса» следующее: «Применима эта схема только для смены формаций, а экологические, этнические, культурологические аспекты лежат вне ее. Диалектический материализм по закону отрицания отрицания предполагает дискретность природных процессов. Действительно, звезды вспыхивают и гаснут, динозавры появились и вымерли, древние римляне в VIII в. до н. э. построили «Вечный город», а в VI в. н. э. там были только руины, заселенные заново, и таких примеров слишком много, чтобы их не замечать».
Л.Н., «растерявший все свои хорошие качества в тюрьмах и лагерях», если верить матушке и Э. Герштейн, был исключительно притягивающей личностью, и не в 70–80-х, в благополучии и достатке, а даже «там». В архиве Л.Н. сохранилась подборка писем от «солагерника» — Иржи Вронского из Польши. «Случайно увидел Вашу книгу в польском переводе, — писал он. — Это стал для меня знак, что Вы в живых и имеете условия для научной работы... Неоднократно возвращался мыслью к этим дням, когда мы вместе пребывали и Вы сделали на меня очень большое впечатление. Я Вас забыть не могу... А возвращался я на родину из Караганды в последних числах 1953 года». Пан Иржи в первом же письме рассказал все о себе (дело было в 1973 г.) и приглашал к себе, а «если Вы женаты, то с женой...». Завязалась переписка друзей по несчастью; более того, Л.Н. по приглашению пана Иржи побывал в Польше.
Уцелело также несколько открыток из Штатов, из редакции журнала «Совьет Джеографи», от его редактора — Теодора Шабада. При нем этот журнал был действительно зеркалом советской географии и печатал наших авторов, отбирая их (это кажется сейчас невероятным!) по их классу, а не по званиям или позиции в политике. Блестящий знаток СССР, специалист по топливно-энергетическому комплексу нашей страны, Шабад был к тому же поклонником и ценителем русской литературы, хорошим переводчиком, опытнейшим и пунктуальным редактором. Его стандартные по виду открытки всегда содержали пару-тройку «вопросов на засыпку». «Племена «теле», — спрашивает он у Гумилева, — а где они нашлись?.. А кто такой Неджати?.. Как по-латински «фрины» Иордана?» И как всегда, Теодор настаивал: «Ответьте срочно, авиапочтой».
Из Франции шли деловые письма от караима Семена Шишмана, который успешно «пробивал» статьи Л.Н. в профессиональном журнале «Cahiers du Monde Russe et Sovietique». Так, в 1965 г. Л.Н. сообщал Шишману: «Я очарован переводом и редактированием моей статьи «Монголы XIII в. и „Слово о полку Игореве“». Такая теплота понятна, поскольку это пробивало блокаду, пробивало заговор умолчания и «непечатания» в СССР, да и просто помогало жить, так как 500 франков за пару статей Л.Н. очень и очень пригодились.
Наследник
1. Рюрикова кровь
Фантастика:
научная фантастика
попаданцы
альтернативная история
рейтинг книги
